14-й - читать онлайн книгу. Автор: Жан Эшноз cтр.№ 10

Однако не только рабочие и пригодные в пищу животные встречались на фронте. Попадались также кошки и собаки, домашние, декоративные, привыкшие к комфорту; они остались без хозяев, без ошейников, без привычной миски с кормом, которую им подавали каждый день, и даже позабыли свои клички. И птицы, которых держат просто так, для удовольствия, как горлиц в клетках, или для украшения парков, как павлинов, — этих самовлюбленных задавак обычно никто не ест, но и выжить у них мало шансов, с их-то скверным характером. На такую живность не покушались и солдаты, по крайней мере, поначалу. Зато некоторым хотелось завести себе спутника хоть на несколько дней, так появлялись полковые любимцы, например, какой-нибудь бродивший вдоль траншеи кот.

Вокруг вязкого окопного стойбища водились и совсем другие, свободные, дикие звери. В полях и лесах, пока их не искорежила и не уничтожила артиллерия, превратив поля в марсианский пейзаж, а леса — в подобия гребенок с выломанными зубьями, некоторое время еще обитали вольные существа, которых люди, ни мирные, ни воюющие, никогда не покоряли; они жили на свой лад и не зависели ни от каких человеческих нужд. Многие из них: зайцы, косули, кабаны — тоже представляли гастрономический интерес, и, хотя охота в военное время строго запрещалась, их подстреливали из винтовки, приканчивали штыком, разделывали траншейным топориком или ножом и, радуясь счастливому случаю, съедали за милую душу.

Это касалось также птиц, лягушек, которых можно было поймать и убить по дороге с караульного поста; рыб: форелей, карпов, линей, которых глушили гранатами, если поблизости была река; и даже пчел, когда чудом удавалось набрести на незаброшенный улей. Оставались маргиналы, вроде лисиц, ворон, ласок и кротов, в силу неведомо какого кодекса считающиеся несъедобными; и все же, хоть их и причисляли почему-то к нечистым тварям, мало-помалу щепетильность отходила на второй план; глядишь, иной раз ежик сгодился на рагу и реабилитировал весь ежиный род. Впрочем, вскоре, когда на поле боя стали широко применять отравляющие газы, живности почти не осталось.

Не хлебом, однако, единым... В животном мире есть такие представители, которых люди мобилизуют на фронт не для пропитания армии, а для несения службы: это военные лошади, собаки и голуби. Одни возят на спине офицеров или тянут обозы и пушки, другие участвуют в атаках, а что касается пернатых, то из голубей-путешественников создавались целые почтово-голубиные роты.

Ну а больше всего на фронте было омерзительных маленьких тварей — неистребимых паразитов, которые мало того, что не представляли собой ни малейшей пищевой ценности, но еще и сами питались солдатской плотью и кровью. Это прежде всего насекомые: клопы да блохи, клещи да комары, мошка да мухи, роями облеплявшие глаза убитых — вот оно, изысканное лакомство! И все-таки ко всей этой дряни кое-как, но можно было притерпеться, самой же страшной напастью, бесспорно, были вши. Дай волю миллиардам вшей — они покроют ваше тело с головы до ног. Вошь быстро стала неотступным врагом, наравне с другими супостатами — крысами, столь же прожорливыми, вездесущими и бесконечно плодовитыми; крысы жирели, поедая все припасы (не помогало даже подвешивать съестное на гвозде), сгрызая ремни, покушаясь на обувь... да что там: даже на живое тело, стоило вам заснуть... а стоило умереть, так и на мертвое — им тоже подавай глазницы мертвецов.

Уже одной этой компании, вшей и крыс, упорных и настырных, сплоченных, монолитно-целеустремленных, одержимых одним желанием: глодать вашу плоть и сосать вашу кровь, доступным способом сживая вас со свету, — не говоря уж о противнике, идущем к той же цели иными путями, — довольно было, чтобы захотелось бежать куда подальше.

Но с войны просто так не сбежишь. Тут ты зажат со всех сторон: спереди враг, рядом вши и крысы, а позади жандармы. Единственный выход — стать непригодным, то есть получить хорошее ранение, такое, с которым уж точно отправят в тыл (как у Антима, например), — его и ждешь, о нем мечтаешь, но только получишь его или нет, зависит не от тебя. Кое-кто пытался тайком подстроить спасительное увечье своими силами, например прострелить себе руку, но чаще всего этот фокус не проходил: их разоблачали, судили и казнили. Что ж, быть расстрелянным своими, вместо того чтоб задохнуться, обуглиться или разорваться на куски, став жертвой неприятельских газов, огнеметов и снарядов, — тоже выход. А есть еще один, не хуже любого другого — застрелиться самому: палец ноги на курок, дуло в рот.

Арсенель нашел третий способ избавления, хоть, откровенно говоря, не выбирал его; все получилось не нарочно, под влиянием порыва, просто он находился в таком состоянии, которое навеяло такое настроение, которое толкнуло на такое поведение... словом, все одно к одному. Первым звеном цепи стало то, что к концу декабря Босси погиб, Антима увезли, а Падиоло куда-то задевался. Уж Арсенель искал его, расспрашивал, кого мог, пытался даже что-нибудь узнать у офицеров, заносчивых, скрытных и грубых, — все без толку. Оставалось только строить догадки. Быть может, Падиоло убили в тот же день, что и Босси, затоптали во всеобщей сумятице в грязь, и никто о нем даже не вспомнил. А может, его, как Антима, отправили восвояси, не потрудившись сообщить товарищам, или, поди знай, перевели в другую часть.

Как бы то ни было, Падиоло пропал, и Арсенель, потеряв всех своих друзей, впал в уныние. Война вообще не сахар, но вместе с ними фронтовые ужасы еще были терпимыми, по крайней мере, можно было посидеть вчетвером, поговорить, поспорить, повздорить и помириться. Это служило какой-то опорой, придавало уверенности, и, хоть риск умереть с каждым днем возрастал, не верилось, чтобы такое прочное содружество вдруг распалось. Что в принципе это возможно, все понимали, но не были готовы к тому, чтобы так оно и случилось и чтобы на самом деле пришлось разлучиться, никто не подстраховался заранее и запасными приятелями не обзавелся.

Словом, Арсенель остался один. Так проходили недели и месяцы, и хоть он пытался подружиться с кем-нибудь из однополчан, это как-то не очень получалось, тем более что их четверка всегда держалась несколько особняком, и теперь Арсенель расплачивался — общались с ним неохотно. Зимой солдатам приходилось туго, и в роте еще сохранялась какая-никакая общая сплоченность. Однако с наступлением припозднившейся весны и несмотря на то, что бои продолжались с неослабевающей силой, все снова разбились на группки, и ни в одной из них Арсенелю не было места. Однажды утром, когда их часть расположилась на короткий отдых неподалеку от деревни Сом-Сюип, прежде чем снова оказаться на переднем крае, он, расхандрившись, пошел погулять.

Совсем чуть-чуть, и тут ему сыграли на руку противотифозные прививки. По алфавиту он стоял в списке одним из первых, поэтому довольно скоро укололся и освободился, вот и решил, пока другие тихонько дрожат при виде шприца и стоят в очереди, чтобы получить свою дозу сыворотки в стыдливо обнаженную ягодицу, тихонько отлучиться, просто так, без всякой цели и особого умысла. Он вышел за пределы лагеря, махнув рукой часовому — дескать, я по малой нужде вон к тому дереву, — дело обычное, но на этот раз двинулся дальше. Попалась тропинка — он взял да пошел по ней, дошел до развилки, свернул на другую, на третью, брел бездумно, куда глаза глядят, невольно углубляясь все дальше в лес.