Прокол (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Валд Фэлсберг cтр.№ 40

У топора широкое острие и длинная рукоятка. Именно таким орудовал Джек Никольсон в фильме «Сияние». Его мне подарили на последние именины до отъезда. На рукоятке написано голосом Никольсона: «Wendy! I’m сoming!»

Этот фильм мы с тобой просмотрели четыре раза.

Сердце — это кровяной насос. Я никогда не связывал его со страстями. Человек — это только лишь его мозг. Все остальное — домик, не больше.

До чего ж я обожаю твой домик!

Встилаю в ямку кусок белой ткани. Укладываю тебя лицом на нее. Никогда, никогда в жизни не пораню тебе лицо!

Потом начинается работа. Череп не поддается так дешево, как хотелось бы. Проходят минут десять, пока удается достать твой мозг и освободить его от обломков костей. Он трогательно мал! Сзади раздавлен. Пустяки! Там всего лишь зона зрения. Страстей там нету.

Мои пальцы вновь и вновь скользят по лабиринтам извилин, ощущая, будто сквозь них в меня вливается твоя жизнь. Вся целиком. Это та материя, в которой записана наша первая встреча, наше медовое лето, годы нашей разлуки… После каждого события в твоей жизни какие-то элементарные частицы в этой структуре перегруппировались, и это образование сохраняется, пока случай живет в твоей памяти.

Я стараюсь найти место, расположение и взаимодействие частичек которого хранит наш первый поцелуй. Куда там! Не знаю и где искать.

Все! Нельзя забываться!

Бросаюсь к дому. Спохватываюсь. Нет! Не оставлю тебя одну во дворе!

Несу тебя обратно. Стараюсь не смотреть в божественное лицо, пока оно не умыто.

Ты еще горяча…

Отмываю нож. Переворачиваю мозг. Вот! Здесь я в тебе живу! В гипоталамусе! Здесь кипит твоя страсть ко мне и тогда, когда кора меня отвергает.

Осторожно срезаю гипофиз. Ни крупинки твоей нельзя потерять! Кладу его в пластиковый пакет, в котором уже волосы, затылочная стенка черепа и другие обломки. Потом с большим запасом вырезаю район гипоталамуса.

Он теплый. Живой. Со всеми страстями. Я не чувствую никакого вкуса. Это не материя. Это то, что ты называешь любовью.

Затем понемногу режу и ем кору. Знаю, что та рано или поздно вступит в конфликт с гипоталамусом. Знаю, что и дальше у нас не все будет гладко. Но я не хочу ГЛАДКО! Я хочу ТЕБЯ!

Кора требует много времени. Стараюсь вылупить самые глубокие извилины, чтобы ничто из твоей жизни не осталось вне меня. Проглатываю вечер в охотничьем замке, лодку на алтайских порогах, лето в кэмпинге, Сингапур… Вдруг не пойму, какого черта я уже давно так не сделал! Кому нужны были эти годы разлуки?!

* * *

Уже поздно. Я устал. Кажется, и ты утомлена. Нет улыбки на твоем лице.

Я пью джин. Без тоника. Все кончено.

Ты лежишь на диване. На тебе черный вечерний наряд и черные чулки с золотистым узором. Почему у тебя перевязана голова? Эх, да, я ее разрубил. Знаю, что ты не сердишься. Ты понимаешь, что так было надо.

Стол и табуретки я убрал. Тебе нехорошо. Тебе нужно было прилечь. Ты даже не смогла сама одеться.

— Любовь моя! Пора в путь!

Ты, как обычно, не спрашиваешь, куда. Знаешь, что я придумал хорошо.

Как я восхищаюсь тобой за это!

Мотор форда взвизгивает словно пуля в полете.

Сейчас я тебе помогу прийти.

Нет!

Мы не поедем на форде.

Отпираю гараж. Наша старая, добрая развалина… Как это я не заметил, как она хрустит между зубами?! Десятки раз попадались во рту ее многострадальные железки…

Сколько времени прошло, пока я ее завел? Не знаю. Нам некуда спешить. Накачал шины. Поставил аккумулятор от форда и крутил, крутил, крутил… Накачал бензин и снова крутил. И она ожила! Старая, добрая развалина!

Откидываю сидение. Тебе будет трудно усидеть. Тебе не здоровится.

Двигатель грохочет словно обвал над раздавленными телами альпинистов. Мы мчимся в ночь.

Кто там едет навстречу? Огоньки вырисовывают большие габариты.

Я! Это я! Это моя фура! Любовь моя, глянь, я еду! Помнишь, я тебе рассказывал, как под Сиэтлом…

Я приближаюсь. Огни ослепляют глаза…

* * *

«В ночь с 14 на 15 июня на плотине Рижской ГЭС автомашина „Москвич-412” с государственным номером ф4245ЛС на большой скорости выехала на встречную полосу и столкнулась с тягачом „Вольво”. Шофер фуры в попытке избежать столкновения съехал с дороги в водохранилище и утонул, не выбравшись из кабины. Мужчина и женщина в легковом автомобиле погибли от удара на месте происшествия. Их личности не установлены. Оба находились в состоянии алкогольного опьянения».

Жила-была какашка. Родилась она в укромном отхожем местечке, где и созрела как личность. Там было тепло и уютно. Там жужжали мухи, порой переводя дух в удобных паучьих гамаках. Ну ладно, не переводя, а испуская, но всё же в гамаках. Наверху постоянно менялись лица… ну ладно, не лица, но всё же менялись. Внизу — шлеп-шмяк — расширялось общество, внося свежие веяния… ну ладно, не свежие, но всё же — из обширного внешнего мира… ну ладно, из многих тесных внутренних, но всё же веяния. А главное — там незаметно накапливались новейшие журналы и газеты. Попадались и старые книги. Из всего этого какашка узнала, что за жизнь бурлит за краем очка — в мире, в десятки, а то и сотни раз шире и глубже родного сортира.

Какашка жила неторопливо. В наш беспокойный век она пользовалась редкой привилегией: не спеша заниматься самосовершенствованием. С наслаждением читала тексты, рассматривала иллюстрации, пробовала на вкус мир с глубин самого дна отхожей ямы вплоть до заснеженного пика телебашни. Какашку полностью захватила бурная и насыщенная виртуальная жизнь: реалити-шоу, балы звезд, конкурсы красоты, рекламы дезодорантов и жевательной резинки… А что до этой рекламы: та понемногу вносила в жизнь какашки смутную тревогу. Аромат пота, свежее дыхание… Казалось, вся жизнь за очком вертелась вокруг благоухания как центральной оси.

И жизнь какашки в удушливом мраке утратила смысл. Она поняла: если не вырвется из зловонной ямы и не выйдет в гламурное общество, то все ее широкие познания, вся ее начитанная интеллигентность пойдут коту под хвост. Ну ладно, не коту — но определенно под, будь там хвост…

И какашка вышла в свет. Она наряжалась и украшалась, пела и танцевала, избирала и избиралась, писала и описывалась, обвиняла и обвинялась, ею восхищались и ужасались, ее пародировали и стремились на нее походить, о какашке узнали широкие массы разных народов, на ее биографии зарабатывали деньги и теряли жизни. Какашка мелькала с телеэкранов и обложек журналов, о ней постоянно всё узнавали… даже ее соплеменницы в родной помойке. И завидовали ей.

Но горечи за ослепительной улыбкой какашки не видел никто. О ней знала только она сама. Ведь она стремилась вовсе не к тому, чего достигла. Благовоние — вот, что заставило ее выбраться из отхожей ямы и предаться неутомимым исканиям. А оказалось — врут журналы и книги, врет телевидение и радио, врет реклама и всё. Где бы какашка ни появлялась, везде почему-то… говном воняло. И какашка не сидела, сложа свои какашечьи ручки: она суетилась, рвалась, искала… Но — чем больше она шевелилась, тем сильнее воняло.