Дела житейские (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Дьяков cтр.№ 59

– Некогда прохлаждаться, если успевать не будем не то что без перекура, но и без обеда работать придется. Будто не знаешь, сколько я за этот трактор денег запалила? Если не успеем собрать и погрузить, на себе переть придется…

Работа продолжалась, но брат начал явно сачковать: то делал вид, что не в силах оторвать слеги с сеном от земли, то вдруг у него одна из них вырывалась по пути. Даже алкаш, что работал с ним в паре, возмутился:

– Слушай, кончай придуриваться, тащи раз взялся. Я вон из-за тебя чуть руки не ободрал!..

Наконец где-то часам к двенадцати все сено сосредоточили в одном месте и начали формировать стог. И вновь без всяких перекуров Валентина Михайловна встала в середину будущего стога и принимала подаваемое уже вилами со всех сторон сено, одновременно утаптывая его. И опять брат явно сачковал, на вилы сена брал меньше всех, поднимал со стонами и руганью. На него уже не обращали внимания ни сестра, ни алкаши… Часам к двум стог был сметан. Работники без сил повалились в тень под деревья, а Валентина Михайловна вновь без передыха принялась раскладывать привезенную с собой провизию.

Эй, мужики… обедать! – позвала она, когда все разложила: картошку с мясом, консервированный компот собственного приготовления из своих же яблок, и бутылку с самогоном. Она научилась и собственный самогон гнать из сливы, чтобы не тратиться на покупку магазинной водки.

Мужики с трудом доползли до импровизированного стола. Впрочем, алкаши, узрев самогон, приободрились – им было все равно что, лишь бы пить. В поллитровой бутылке было чуть больше половины мутной жидкости, на что один из алкашей и обратил внимание:

– Михаловна, это че, по сто грамулек и все?!..

– Хватит, остальное вечером, как сено привезете и разгрузите. А то знаю я вас, сейчас нажретесь, а кто загружать и разгружать будет? Давайте ешьте, а то трактор уже скоро подойдет.

Алкаши были вынуждены «наступить на горло любимой песне» и удовлетворится полстаканом на каждого. С не проходящим мученическим выражением сглотнул свою порцию и брат. Екатерина Михайловна не пила, ей спиртное не нужно было ни в каком виде, ни в качестве обретения «радости жизни», ни в качестве поощрения к труду. Первого она вообще не знала, второе, трудолюбие, присутствовало в ней постоянно, естественно, органично и не нуждалось ни в каком «допинге».

Пообедав, мужики повалились отдыхать, а Екатерина Михайловна вновь забегала по лугу, высматривая огрехи работы своей «бригады», не желая терять даже клок оброненного сена. За полчаса насобирала с полкопны, сама доволокла и вилами взгромоздила на стог. До приезда трактора она так и не присела… Во время погрузки она снова сверху командовала мужиками рассредотачивая сено на большом тракторном прицепе. За час-полтора весь стог был уложен и обвязан веревкой со всех сторон… И во время разгрузки она «верховодила» уже взобравшись на сеновал, распределяя сено по второму этажу своего сарая, не обращая внимание на дружное мычание уже пришедших и требующих дойки коров… Но вот, наконец, все сено перегружено и уложено. Алкаши ждут от хозяйки ужина и обещанное море самогона. Брат… Николай где-то в самый разгар разгрузки издал очередной жалостный всхлип, выронил вилы… и похоронным голосом поведал, что кажется «подсел на спину». Притворялся или нет, но сено продолжили разгружать уже одни алкаши, а Николай поплелся в дом отлеживаться…

Ужина алкашам пришлось ждать еще часа полтора. Екатерина Михайловна сначала подоила коров и распределила молоко. По вечерам у нее брали молоко те клиенты, которые приходили за ним сами, потому отлучатся не надо было. Освободилась она часам к девяти вечера, опять же предварительно пересчитав и спрятав полученные от покупателей деньги. За ужином она уже не ограничивала алкашей – пусть пьют сколько влезет, ей-то это пойло почти задаром достается. Да и работа полностью завершена, так что как эти выпивохи завтра встанут, и встанут ли вообще ее больше не интересовало. Выполз и брат, держась за спину, тоже принял пару граненых и убрался назад на свою кровать. Алкаши выжрали литра четыре самогонного пойла, съели большой чугунок отварной картошки с тушенкой из бычка забитого прошлой осенью. Уходили затемно, едва шевеля ногами и языком. Окончательный расчет Екатерина Михайловна откладывала до тех времен, когда алкаши протрезвеют. Нет, она не испытывала никакого, так называемого, чувства справедливости к своим работникам. Просто то, что она собиралась им заплатить, за вычетом того, что они съели и выпили… то были очень небольшие деньги. Она собиралась заплатить по пятьсот рублей за несколько ненормированных дней работы… Пьяным такие деньги вручать было небезопасно, даже едва стоя на ногах, они могли устроить такое… Ну, а трезвые… Она всегда находила таких алкашей, которые трезвыми вели себя очень тихо. В поселке имелось много «пьющего элемента» и выбор у Валентины Михайловны был.

Такое повторялось из года в год. Благодаря своему трудолюбию, двужильности и дешевой алкашеской рабсиле, Екатерина Михайловна извлекала немалую прибыль из своего животноводческого хозяйства, не имея ни мужа, ни детей. Она круглый год снабжала молоком, творогом, сметаной, яйцами, как поселковых жителей, так и дачников из окрестных садовых товариществ. Также продавала навоз и мясо от забиваемых в конце каждого года бычка, хряка, кур и уток. Даже когда у нее появились немалые деньги, она крайне мало тратила на себя, большую часть года ходила в резиновых сапогах и валенках, телогрейке, продукты, кроме хлеба потребляла только свои. Пенсию, которая ей поступала на книжку, Екатерина Михайловна вообще не трогала, а то, что выручала от продажи продуктов, переводила в доллары и прятала в известном только ей потаенном месте в доме. Никто не знал, сколько у нее денег, но слухи ходили сначала о тысячах, потом о десятках тысяч «зеленых». Хотя если смотреть, так сказать, посторонним взглядом на нее саму и ее дом… ну никак нельзя было поверить, что Екатерина Михайловна Ноздратенко едва ли не первая богачка в поселке. И сама она и ее жилище являли собой довольно неприглядную картину. Дом, бревенчатый сруб покосился, тес обветшал, краска на нем облупилась. На дворе от постоянного присутствия животных постоянно стояла непролазная грязь и зловоние. Екатерина Михайловна даже не стремилась навести хоть мало-мальский порядок и чистоту, то ли не хотела, то ли для этого у нее просто не оставалось сил. Односельчане иной раз прямо в глаза ей говорили:

– У тебя денег куры не клюют, найми рабочих хоть избу почини…

Но что значит нанять рабочих? На такое дело алкаши не годятся. Нанимать надо нормальных людей и нормально им платить, с ними самогоном и пятисоткой на нос не обойдешься. Ох, как жалко было денег, и из года в год откладывала починку дома в долгий ящик Екатерина Михайловна.

Зачем, для кого надрываешься, копишь? – этот вопрос в глаза Екатерине Михайловне в открытую задавать стеснялись. Но он, что называется, витал в воздухе. Брат, племянники? Да они, не стесняясь соседей и знакомых особенно под градусом, во всеуслышание именовали ее старой дурой и более всего желали, чтобы она надорвалась и сдохла, в надежде потом найти ее «заначку» и «взлохматить» те денежки, лежащие без всякой пользы, на полную катушку. Но не знавшая продыха Екатерина Михайловна внешне производила куда более жизнеспособное впечатление, чем тот же ее младший брат. В поселке чуть не каждую неделю кого-то хоронили, и стариков и средневозрастных и молодых. Кто-то умирал своей смертью, кто-то по-пьяни, кто-то на охоте или рыбалке. А Екатерина Михайловна продолжала как заведенная возится со своей скотиной, огородом и, казалось, умереть ей просто недосуг… Так и шла эта непонятная жизнь Екатерины Михайловны, что называется по уши в навозе и безо всякой мало-мальской перспективы. Тем не менее, она как будто другой жизни себе и не желала, хотя видела, что многие как те же брат и племянники живут легко и чисто, хоть и бедно…