Впрочем, это были не все звуки.
Откуда-то сверху, балансируя на одной и той же ноте, до меня долетали голоса — точнее, отголоски. Несомненно, говорили мужчины. Вероятно, те самые, что приехали сюда на джипе.
Я огляделась по сторонам и увидела охранника офиса. Он сидел в кресле, откинувшись на спину, и дремал. Стало быть, это не он впустил в офис ребят с «мерса», иначе был бы нарушен его сладкий сон.
Значит, есть другой охранник. Этот… Степа. Или — другие.
Я приблизилась к охраннику еще на два шага, намереваясь окликнуть нежащегося в кресле мужчину, и только тут поняла, что он вовсе не спит.
На его лбу, на который легла развесистая тень стоящей рядом в массивной кадке пальмы, виднелась темная метка пулевого пробоя.
Охранник был застрелен выстрелом в упор.
— Черррт! — пробормотала я, бледнея и вынимая из сумочки пистолет, и тут же, повинуясь неосознанному импульсу, обернулась.
«Чувствовать опасность спинным мозгом» я научилась, возможно, не намного хуже той, чье имя стало моим вторым именем, — черной пантеры Багиры. Это дали мне годы практики, годы опасностей и балансирования на самом краю.
Бесспорно, почти любой другой человек на моем месте не успел бы ни почувствовать, ни обернуться и был бы уложен на месте выстрелом из «ТТ» с навинченным глушителем.
Потому что именно он, «ТТ» с глушителем, мелькнул в руке появившегося из-за пролета ведущей наверх лестницы человека. В следующее мгновение я услышала упругий щелчок выстрела.
Я бросилась на пол, синхронно выбрасывая вперед руку с «береттой» и надавливая на курок.
Человек упал, «ТТ» вывалился из его руки, звякнув металлом об пол.
— Отпуск… — пробормотала я, поднимаясь. — Пошла в отпуск, называется.
Я кинулась к лестнице, пробежала мимо валявшегося в луже крови — наверно, я попала ему в шею! — моего несостоявшегося убийцы и за считанные секунды накрутила три пролета. Там, внизу, за спиной, остался полутемный вестибюль с двумя трупами.
Хорошенькое начало отпуска!
И что-то будет дальше?
* * *
Коридор был скудно освещен. То есть он был освещен именно так, как это показывают в американских боевиках. В коридорах с таким освещением удобнее всего перестреливаться до последнего патрона, прячась за повороты, а потом устраивать рукопашный бой с непременными атрибутами: битьем стекол, киданием цветочными горшками, прыжками через горы трупов и, как финал всего, торжественным выходом из здания через окно где-то этак сто двадцать восьмого этажа.
Шутки шутками, но меня в самом деле только что чуть не угробили, едва я вошла в вестибюль офиса.
Ни за что не поверю, что на офис напали экстремальные болельщики питерского «Арсенала», до такой степени тяжело переживающие поражение любимой команды, что пришли к выводу: только кровь может смыть позор!
Не поверю.
Голоса доносились из коридора на третьем этаже. Потом хлопнула дверь, голоса примолкли, чтобы через несколько секунд зазвучать с новой силой:
— Да ты чего?..
— Борзеешь?
— Кто вам… — начал было чей-то дрожащий голос, а потом вдруг кто-то пронзительно, по-бабьи, завизжал, обертоны в голосе противно завибрировали, как дергающееся желе холодца, — и все оборвалось приглушенным хлопком. Как будто открыли шампанское.
Точно такое же «шампанское» открывали в вестибюле — когда выстрелили в меня из «ТТ» с глушителем.
Я выглянула из-за массивной колонны, пересекла коридор по длинной диагонали и вплотную подошла к двери, за которой и слышались эти жуткие звуки. На двери, массивной, отделанной лаком, была табличка с надписью «Инвентарь».
Из-за нее доносились сопение, пыхтение, прерывистое хриплое дыхание — как будто там тягали шестипудовые мешки. Потом страдальческий голос выговорил:
— Тяжелый, мать его!
— Ты тащи, а не болтай, — обрезал его жирный дребезжащий голос, приближаясь к двери.
Я сделала шаг назад и отступила к стене. Дверь распахнулась так, как будто по ней ударили стенобитным орудием, и на противоположную стену упала тень высокого широкоплечего мужчины с пистолетом в руке. Нет… «пистолет» — пулеметом.
— Давайте кантуйте, — сказал он и размашисто шагнул в коридор.
Я вжалась в стену еще плотнее, стараясь по возможности слиться с ней.
На стену упали тени еще двоих мужчин, которые несли, судя по всему, третьего. И этот третий был тем самым неподъемным грузом, на тяжесть которого сетовал страдальческий голос.
— А с тем мудозвоном что будем делать?
— А пусть валяется. Его никто не просил не в свое дело лезть. Хотя, если бы не полез, все равно пришлось бы шлепнуть. Сказали убрать всех, кто будет на этот момент в офисе. Тащи, тащи!
Я осторожно выглянула из-за двери и увидела, как двое амбалов, кряхтя, тащат за руки и за ноги труп.
Лицо мертвого человека попало в рассеянный свет настенного светильника на изогнутой бронзовой ножке. Без сомнения, это был Саша Самсонов.
Я резко выпрямилась, отпрянула от стены, оказалась на самой середине коридора за спинами бандитов и, вскинув пистолет, произнесла:
— Всем стоять на месте! Федеральная служба безопасности!
Эти не такие уж громкие, но емкие и необычайно отчетливые слова замечательно вписались в мизансцену: двое тащат труп, а третий отдает распоряжения.
Тот, кто, по-видимому, был у этих людей главным, среагировал раньше, чем у парализованных неожиданностью подручных разжались пальцы, выпускающие тело несчастного Самсонова, — он сделал резкое движение, и, не оборачиваясь, дал веерную автоматную очередь в моем направлении.
На его месте я поступила бы точно так же: цели никуда не деться, а смотреть на эту цель — только тратить драгоценное время, которого и так, по сути, нет.
Я упала на ковер и, перекатившись через голову, с колена влепила пулю прямо в сердце бандита.
Это произошло прежде, чем я сообразила, что, пожалуй, не следовало его убивать. Он мог сообщить много интересного.
Но инстинкт самосохранения, отлаженный годами тренировок, быстрее разумных мыслей, а пуля и того быстрее: в тот момент, когда я думала, что мне стоило бы взять его живым, бандит уже свалился мертвым с простреленным сердцем.
Двое других бросили труп Самсонова и побежали по коридору, отчаянно вопя. Наверно, они подумали, что там, в полумраке за их спинами, прячется группа спецназа. Но я должна догнать этих скотов, товарищи которых уже дважды могли отправить меня в бессрочный отпуск.
«Бессрочный отпуск» — так Гром называл смерть.
Я перемахнула через неподвижное тело застреленного мною бандита и бросилась вдогонку за его подельниками, проявившими себя не самым храбрым образом.