Улица - читать онлайн книгу. Автор: Исроэл Рабон cтр.№ 5

— Хи-хи-ха! Хи-хи-ха! Так… так умирает кайзер Вильгельм Второй [9] !.. Кхе, кхе, кхе!.. — тут он закашлялся, сотрясаясь всем телом. — Ха-ха-ха!.. Мне стыдно за тебя перед твоими предками, которые смогли одолеть царство Юлия Цезаря, могучий Рим.

Он согнулся над маленьким Фабианеком, который лежал, прижав голову к полу, и выл, как собака.

— Ну, ваше величество, Вильгельм Второй, император Германии и король Пруссии, зинген зи маль [10] …

Дойчланд, Дойчланд

Ибер аллес,

Ибер аллес ин дер вельт!.. [11]

Старик запел на ломаном немецком языке, пренебрежительно и насмешливо.

Между словами он делал паузы, во время которых кашлял, отхаркивался, хихикал и хрипел.

Внезапно он утомился, расправил грудь и строго выкликнул:

— Маршал Фош! [12]

Никто не отозвался. Все дети стояли, не двигаясь, словно окаменев, словно неподвижные мертвые куклы, с которыми играл живой сумасшедший старик. Они не понимали, на каком они свете.

Я, ошеломленный и застывший от страха, продолжал лежать на своем тюфяке.

Он что, действительно повесит мальчика?

Сам дьявол предстал перед моими глазами, облаченный в доспехи из пламени и ненависти.

— Маршал Фош! — снова воззвал старик строгим, угрожающим тоном самого главного начальника, бросая при этом на детей гневные, предупреждающие взгляды.

После второго вызова маленький мальчик с узким личиком, острым подбородком и узким лбом, похожий на голодную церковную мышь, предстал перед стариком и в страхе заученно поклонился:

— Слушаюсь, ваше величество!

Старик ответил на приветствие искривленной ухмылкой, обнажив свои желтые, гнилые «королевские» зубы, а затем снова воззвал:

— Генерал Юзеф Пилсудский, главнокомандующий польской армии!

Другой мальчик с круглым позеленевшим лицом цвета неспелого осеннего яблока точно так же, как первый, поклонился и сказал:

— Слушаюсь, ваше величество!

Старик снова расправил плечи, слегка откинул голову, откашлялся и громко сказал:

— Фельдмаршалу Фошу и генералу Юзефу Пилсудскому я предоставляю великую честь вести к виселице Вильгельма Гогенцоллерна, императора Германии и короля Пруссии!..

Оба «генерала» чуть не упали со страху.

Усмешка застыла на распаленном морщинистом лице старика, сделав его похожим на маску черта.

— Я понимаю, господин генерал, что в вашем отечестве для подобных вещей предпочитают гильотину, которую вы считаете своим национальным достоянием. Я, однако, полагаю, что было бы преступлением против Бога и против Франции, если бы под лезвием гильотины, которое обезглавило благородного короля Людовика Шестнадцатого, упала голова Вильгельма Второго, которого можно сравнить с обычным пиратом и лесным разбойником. Такому и веревка сойдет!

«Маршал Фош» засунул палец в рот, не поняв ни слова из сказанного стариком. Его колени непрерывно дрожали. «Пилсудский» вытянулся в струнку и от страха даже не слышал, что ему говорят. Остальные мальчики застыли, точно окаменели от колдовского заклятия.

Старик пылал в огне своего безумия, душа в его теле горела, как фитиль в керосиновой лампе.

— Приведите кайзера! — приказал он кратко и резко.

«Пилсудский» и «Фош» подошли к Фабианеку, нагнулись к нему, осторожно и мягко коснулись его плеч и тихо позвали:

— Вставай! Вставай!

Фабианек повернулся и посмотрел на мальчиков мутным, тупым взглядом. В его глазах не было ни следа слез, только рот его был вывернут и перекошен, словно от какой-то глубокой странной боли.

Тонкая, белесая пленка грязной слюны засохла на его узких, плотно сжатых губах.

Он приподнял голову и оглядел всех взглядом, выражавшим смятение теленка, получившего первый оглушающий удар мясника. В глазах «маршала Фоша» и «Юзефа Пилсудского» показались слезы.

— Дедушка, дедушка, подари ему жизнь! — бросились они с мольбой к старику.

Старик в страшном гневе сорвался с места. Слово «дедушка» низвергло его из вымышленного, светлого, прекрасного королевского мира в настоящее, в отвратительную бездну нищеты и горькой нужды. Слово «дедушка» пробудило его от удивительного сна о власти и богатстве, сломало и уничтожило воображаемый королевский трон.

— Какой я вам дедушка, а?! — закричал старик, топая ногами, и стал рвать на себе волосы. — Ваш дедушка — старый сапожник, калека, ничтожество, пьяница!.. От бед и горестей, мук и огорчений он давно уже помер, потому что солдаты Гинденбурга сделали из его дочери уличную девку, курву!.. Ваш дедушка похоронен за оградой, потому что всю свою жизнь он латал сапоги и никогда не жил праведной христианской жизнью. Он свел свою жену в могилу, оставив ее без капли молока, чахоточную, выхаркивать легкие в сыром подвале… Нет, нет! Я не ваш дедушка!.. Я польский король… Почет мне и уважение!.. Отдавайте честь, трепещите, падайте на колени!.. Я прикажу вас разорвать на куски, ублюдки, черти, цареубийцы, заговорщики, негодяи!..

Старик кипел от гнева и ярости. Он топал ногами и скрежетал зубами; от великой ярости сжатые в кулаки руки чуть не выскакивали из суставов.

Его багровое лицо искривилось, сморщилось и выглядело как искореженная маска, на которой нос, рот и глаза не остались на своих местах, а перемешались друг с другом, чтобы выразить нечеловеческий, безумный, неимоверный, ужасающий гнев.

Внезапно одним прыжком, как волк, он бросился к веревке, висящей на водопроводной трубе, схватил ее трясущимися руками, а другой сжал пальцы мальчика Фабианека.

Я больше не мог терпеть.

Я вскочил со своей лежанки и изо всех сил ударил старика кулаком в грудь. Он, взмахнув руками, повалился на пол, как подрубленный. Его тощая, костлявая грудная клетка отозвалась хриплым вздохом.

Дети громко заплакали. Этот плач становился все громче.

Минуты две старик лежал без признаков жизни. Пенистая жидкость вытекала сквозь его сведенные губы. Все его тощее тело не шевелилось, лишь мизинец правой руки сгибался, подергиваясь.

Я стоял, будто вовсе лишившись рассудка. Глядел то на плачущих, до смерти напуганных детей, то на старика.