Колесо обозрения задрожало и заскрипело. Кабинки, покачиваясь, стали медленно подниматься наверх. Горизонт поплыл куда-то вдаль. Деревья, крыши аттракционов и киосков стали, не спеша, уменьшаться в размерах. В лицо ударил свежий ветер, весенний, с легкими нотками зимы, талого снега и сырой земли. Супермен сидел бледный, вцепившись руками в перила. В те моменты, когда в конструкции кабинки что-нибудь скрипело, он вздрагивал. Господи, как же мне было жаль его. Это неправда, что нет в нас человеческого соучастия к бедам других людей. Оно есть. Никто не смеялся над Суперменом, никто не бросил ни единого упрека. И на том спасибо.
Скрип колеса обозрения сопровождался его едва заметным покачиванием. Вопреки ожиданиям, вид с колеса открывался не то чтобы не живописный — такой, какой есть, со всеми кучами мусора, помойками, вытоптанными газонами и старым ржавым грузовиком, припрятанным за шатром, в котором располагался тир.
Мы сделали круг, и Супермен уже привстал, чтобы первым выпрыгнуть из кабинки на землю, но раздался грозный крик директрисы: «Уважаемые товарищи пассажиры, всем оставаться на местах, мы идем на второй заход». Лицо Супермена побледнело, он снова вцепился в перила, причем вцепился с остервенением.
«Е**ть-копать! Е**ть-копать!», — причитал, глотая воздух и стараясь успокоиться, Супермен, когда мы, сделав второй круг и сойдя на землю, направились к следующему аттракциону.
Настоящих американских горок, какими их показывают в кино, в парке не было. Вместо них под аналогичным названием было нечто невообразимое: представьте, вас сажают в кресла, больше похожие в коляски от старых мотоциклов, крепко пристегивают к ним ремнями. После этого кресла начинают двигаться по рельсам. Но это только вам кажется, что они движутся по рельсам, потому что под ними, скрытый ярким пластмассовым кожухом скрывается обыкновенный промышленный транспортер, под который подложены старые автомобильные покрышки. Чем больше покрышка, тем выше подскакивала, проходя через нее коляска: покрышка от «Оки», скажем, изображала небольшой бугорок, а от «КамАЗа» — кочку, преодоление которой было связано с капитальным перетряхиванием содержимого желудка. И так — ровно десять кругов.
С таким же успехом можно было ночью промчаться на раздолбанном изделии отечественного автопрома по набережной Невы, там, где в нее впадает Лебяжья канавка. Когда проезжаешь этот участок на большой скорости, то на долю мгновения появляется чувство невесомости. Инстинктивно хочется охнуть или выругаться, или захлопать в ладоши — каждому свое. У иностранных туристов, колесящих по Северной столице в автобусах, при прохождении, а, точнее, пролетании данного участка расплескиваются из бутылок лимонады, непроизвольно выплевываются жвачки и устремляются в шевелюры сидящих впереди, а мороженое и начинка из пирожков совершают головокружительные пируэты и приземляются в самых неподходящих для того местах. «Oh, what a shit, — со знанием дела переговариваются туристы. — That f**kin' Russian roads, I know!»
Но то — среди достопримечательностей, в месте, где концентрация культуры на квадратный метр превышает все мыслимые пределы. А это — в затрапезном парке аттракционов, на липовых американских горках, сооруженных из старого транспортера и покрышек. Знали бы люди, за что выкладывают свои кровные.
«Е**ть-копать! Е**ть-копать!», — пролетая очередную кочку, причитал Супермен, с опаской поглядывая в сторону ракеты и катапульты.
III
Господи, как бывает мало нужно для того, чтобы чувствовать душевное равновесие, гармонию — называть это можно разными словами, но смысл от этого измениться не должен. По парку гуляли родители с детьми, похрустывая попкорном и размахивая палками с накрученной на них розоватой сахарной ватой. С каруселей и аттракционов доносились веселые крики. Персонал собирал плату за вход, за аттракционы, и млел на палящем солнце. Не только в выходной в парке аттракционов не протолкнуться.
Бывают такие будние дни, которые как выходные, только хуже. Хуже в том плане, что в выходные в парки развлечений люди идут семьями и целенаправленно, а в будние дни полным-полно залетных пташек, выскочивших на больничный или отпросившихся с работы. И из лучших побуждений стремящихся провести время со своими чадами. Господи, как похвально!
— Пап, пойдем сюда, я хотел сюда, — мальчик лет восьми дергал за рукав отца и готов был расплакаться оттого, что отец был погружен в свои мысли и не реагировал. — Ну, папа!
Я смотрел на все происходящее, стоя за одним из аттракционов и выдергивая лебеду и крапиву, возвышавшуюся выше шиповника. Что удивительно — на специально закупленном дорогущем грунте для кустарников растет все что угодно, только не сами кустарники. Шиповником было засажено все пространство за аттракционами из тех соображений, чтобы туда никто не ходил — ни из любопытства, ни по малой нужде, тем более что рядом располагалось более комфортабельное для того заведение, вносившее немалую часть в дневную выручку парка.
Лебеда маскировала шиповник, и частенько это играло злую шутку с посетителями. Потому было принято единственное верное решение — убрать сорняк. И естественно это миссию доверили мне, выдав плотную рабочую куртку и несколько пар перчаток сродни тем, в которых работают сварщики. Из кустов наблюдать за тем, что происходит в парке, было одно удовольствие.
— Да, я все понял, подписывайте документы, а завтра утром я приму решение. Да, отлично, — не обращая внимания на попытки сына привлечь внимание, папа решал какие-то дела по телефону. — Все понял…
— Ну, папа, пойдем на вон тот аттракцион, смотри, папа!
«Вон тем аттракционом» была катапульта. Вышка высотой метров в двадцать пять-тридцать, больше напоминающая фонарный столб, по которой двигалась скамейка. Скамейка медленно поднималась наверх, через секунду с ускорением падала вниз, и, не долетев до земли метр, не больше, снова взмывала с ускорением наверх. Знающая публика обходила этот аттракцион стороной. Для поддавшихся искушению все выглядело довольно невинно. Впрочем, так оно всегда бывает, когда стоишь внизу и смотришь наверх, как меняются лица в процессе действа.
— На этот? — переспросил папа, спрятав телефон в карман, — Ты уверен? А что это?
— Катапульта, папа, — довольно ответил мальчик, — Помнишь, я тебе говорил, что Вовка из нашего класса рассказывал, как на ней клево. Как будто летишь! Он уже два раза тут катался. Пап, давай прокатимся! Пап, ну, пожалуйста, ты обещал!
Папа был в аккуратном костюме, при галстуке и маленьком кожаном портфеле, в котором носят документы. Он был молод, гладко выбрит, причесан, его начищенные до блеска ботинки с острыми носами отпускали по сторонам солнечных зайчиков.
— Катапульта, малыш? — пожал плечами папа и посмотрел наверх. — По-моему, она не работает, видишь, никто на ней не катается. Пойдем лучше в тир! Я тебе покажу, как стрелять, и ты там кучу игрушек себе навыигрываешь. Давай?
— А давай сначала катапульта, а потом в тир! — не растерялся мальчик.
«Аттракцион работает, подходите, не стесняйтесь, — монотонно пробубнил Павел, оператор катапульты, лелеявший надежду в будний день все-таки сделать план по выручке, — Подходим, не стесняемся. Невероятные ощущения! Полет на катапульте!»