День рождения - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Чекасина cтр.№ 12

– Какая ты умная, Алёнушка, – сказала Машкина мама.

У Марии одно в глазах: «Врёшь, как врёшь!»

Дедушка дал с пенсии двадцать рублей, бабушка – тридцать. Оба ворчали, что она пришла поздно. У Алёны и без них денег полно, ей папа даёт, мама присылает. Но она почти не тратит, кроме как на мороженное, на ананасный компот… В основном, копит. То на модные тряпки, то на Петербург… Но иногда ей кажется, что она ничего не купит, никуда не поедет…

Алёна засыпает в отдельной хорошей комнате, бывшей папиной: гантели в углу, грамоты над диваном: «Лучшему хоккеисту факультета», «Лучшему спортсмену…»… Теперь папа забросил спорт, ведь интеллект главнее…

Последний раз это было. Последний раз в жизни. Мама помогала Алёне мыться в ванне. В той квартире ванна сидячая, и ноги в неё уже и тогда не входили, мама приговаривала: «Это не ребенок, это журавлёнок…» После Алёна ещё подросла, может быть, еще подрастёт. Но тогда была жизнь, а теперь – ожидание. Завтра четверг. Папа позвонит. «А ты видел три билета в почтовом ящике, папа?» – спросит Алёна.

Наверное, пришла пора кое о чём спросить…

Алёшка ездил «зайцем» с четырёх лет, а сейчас ему было много – пять. Он лежал под суровым одеялом и смотрел в чистый потолок. Дети спали, а он не спал… За окном по спелому шиповнику стучал дождь. Надвигалась осень, всё ближе становясь к дому, где теперь жил Алёшка. Дом этот похож на большой кривобокий скворечник, кругом кусты с гладкими ягодками, набитыми колючками. Алёшка попробовал одну, горло закололо. Но… отплевался. Плеваться он научился тоже в четыре года. Дождь шелестел, точно брёл кустами человек в плаще. И на озеро падал дождь.

Вчера Алёшка плакал. Угрюмо метались ветки у окон, ветер их бросал на стёкла. И навеки не стало тепла! Но потом возле кровати сидела незнакомая тетя. Она шептала сказку про зайчика и пахла, как пододеяльник. Тётя поняла Алёшку: оставила поиграть золотое колечко. Со всех пальцев кольцо скатывалось, два не влезали, хотя он и пытался просунуть. Вертел кольцо, да и уснул. Плакал редко. Он мог со случайными прохожими разговаривать о том, о сём…

Жил он раньше в другом доме: зимний день, солнышко сквозь серую занавеску, пустой покарябанный стол. Мама спит в пальто и в шапке. И на нём одежда для улицы. Он взял да и отправился погулять.

– Мальчик, ты с кем, где твоя няня или бабушка? – спросила незнакомая тётя.

– Я хожу-брожу сам. И езжу на тррроллейбусе.

– Разве у тебя есть деньги?

– Нет.

– А как же ты ездишь?

– «Зайцем».

Такой ответ почему-то рассмешил прохожих.

– А не заблудишься?

– Нет. Я перрребегаю улицу и залезаю в дррругой тррроллейбус.

– А машины?!

– Я быстррро!

Однажды он нашёл дырку в заборе. Пролез и очутился на базе. Алёшка не знал, что это база, но из домика выскочила тётя в чёрном полушубке:

– Нельзя, малыш, тут база!

– У тебя есть кукурррузные палочки? – спросил он с надеждой.

– Какой маленький! – изумилась она.

И после он часто бывал в тёплом домике. Тётя-сторожиха стала варить суп и для него в большой блестящей кастрюльке.

– Как жизнь? – спрашивала.

– Хорррошо, – отвечал он, катая «р».

От берега отчалила лодка. В ней сидела женщина. Лодка скользила под дождём. Женщина гребла. По лицу катились капли. Брови были мокрыми. Когда лодка по дну наполнялась, женщина черпала ковшом и выплёскивала воду за борт. А жила она не на том берегу, где теперь жил Алёшка. Стены своей комнаты она завешала портретами писателей, пол заставила стопками книг, на которых он, например, мог бы сесть и посидеть. Читать-то пока не мог. Ещё у женщины был проигрыватель и пластинки с величественной музыкой, но одна – со сказкой про Кота в Сапогах. О! Это была весёлая пластинка, и она бы, несомненно понравилась Алёшке!

Кусты на берегу клонились под водой. Свежие струйки щекотали шею, затекая под плащ.

– «Льет дождь, – говорила стихи женщина, плывя на работу. – На даче спят два сына».

Но на даче спали не два и не три сына, а много, они все были чьи-то сыновья, и у некоторых имелись матери и отцы, но все дети и зимой, и летом жили на этой старой деревянной даче. Здесь не ходили троллейбусы, на которых Алёшка привык ездить «зайцем».

Все удивлялись, как он, такой маленький, и ездит! И устроили собрание жильцов. Много дядей, тётей (и с базы пришла) кричали в коридоре: «Кем вырастет Алёшка?» Дядя милиционер сказал толстым голосом: «Отобрать, да и всё!» Алёшка вертел головой, не понимая, что отобрать. Неужели старый игрушечный самосвал, который ему подарил соседский мальчик? Не может быть! Он ни за что обратно не отдаст! Мама Алёшкина опустила лицо и сказала: «Согласна…» Больше он её не видел. Его отвезли в больницу и вывели всех глистов, а потом сюда в дом незнакомый. Рядом лежала вода широко, точно самый огромный океан. Когда на Алёшку надели казённую синюю майку, он услышал: «Мать отказалась…» Майка ему понравилась: она обтянула его туго-туго. …Он вылез из-под одеяла, подошёл к окну и увидел, что озеро рябит от дождя.

В милиции за ночь насорили.

– Пошевеливайтесь, – сказал дежурный.

Задержанные мыли пол. Одна из них, молодая женщина с белыми полупокрашенными волосами села на стул, попросила сигарету. Тряпку она держала перед коленями, и с неё стекала мутная вода. Вода мутной ночи, мутной её жизни…

– Благодарррю, – сказала, катая «р». А выпить не найдётся? – пошутила.

За окном, забранным решёткой, хлестал дождь.

– Похмелье, – согласно зевнул старшина.

Лодка стукнулась о берег носом, откачнулась. Женщина поставила весло в воде, по скамейкам перешла на мостик. Привязала лодку; когда тянула канат, заметила, что нет её кольца. Она шла среди жёсткой высокой травы, по пути наелась спелой черемухи, промытой дождем. На поляне была тишина. Детский дом ещё спал. Вот и осень, – легко вздохнула женщина, подходя к воротам. На клумбах горели красные и фиолетовые астры. А из окна на неё смотрели: она вгляделась и узнала. …Лоб у Алёшки был низок, губы толстые, а глаза враскось. Он был похож на маму, что этим утром мыла в милиции пол. Он протянул руку и стукнул колечком по стеклу. И оттуда, с тропинки, ведущей к дому, ему помахала клеёнчатым рукавом женщина и засмеялась мокрым лицом.

Под утро, похожее на глубокую ночь, мы поняли, что придётся ехать, что всё свершится сегодня: но как так? Ещё рано! Рано! Пять утра! И в такую рань куда-то ехать!

Машина мчалась. Окна белы, ничего сквозь них не видно. Приехали. Крыльцо, освещённое лампочкой. А дальше, за дверью, начало совсем другого, не такого, как всегда, времени.

Как же я устала за ночь! Велено раздеться. Женщины командуют, они авторитетно спокойные, изучающие и даже …жёсткие. Жёсткость тут лишняя, считаю я. Голоса у них ледяные и, словно (как и стены) белые. Велят (приказывают) встать на весы. Будто пред закланьем. Спрашивают и записывают. Про себя возмущаюсь: разве можно тут ещё что-то спрашивать да записывать? Не видите, что творится? Но измотанность гасит последнее проявление воли. Сижу тупо на кушетке.