— Быть может, мы боги? Люди умерли, а боги остались, — потешался Ванглен.
— Какие же мы боги! — поднял густые брови Ньен. — Боги властны. Они могут не только творить, но и рушить. А мы — нет. Ты не можешь разрушить себя. Ты не можешь разрушить даже этот кувшин. Он тут же появится вновь. Причем в твоем же воображении.
— Если я вообразил этот кувшин, то почему я вообразил его именно таким? — нарочно спросил Ванглен, чтобы услышать не ответ, а чувство, с которым Ньен произнесет его.
— Этот мир таков, какой он есть. Таким он и кажется нам. Ты же не человек, чтобы выдумывать то, чего нет. Ты просто воображаешь то, что есть, вернее — кажется тебе, и оно таким и становится. И оно не может быть иным, потому что не может быть прекраснее, чем ты это вообразил. Взгляни на этот кувшин. Разве он не совершенен в благородной простоте своих форм? Посмотри на Киллену! Разве ты можешь представить себе девушку красивее?
— Нет! — Ванглен даже икнул от восторга.
— Этот мир таков, каким ты его вообразил. Спасибо тебе, Ванглен, что ты выдумал этот мир. Спасибо, что ты выдумал Киллену!
Ванглен так много смеялся, что на него напала икота, и теперь он валялся на песке с выпученными глазами, не в силах произнести ни слова. Приступ был такой сильный, что все его тело билось в судорогах. Ванглен пытался пить из кувшина, но не смог сделать и глотка. Нектар потек по его подбородку и груди. Он не в состоянии был даже подняться. Просто сидел и корчился от беззвучного хохота, глядя на звезды и море. Его рука случайно попала в костер, и нектар вспыхнул на его теле. Киллена прервала свой танец и вернулась к костру из темноты.
— Ванглен! — засмеялась она, глядя на горящего Ванглена.
— Киллена! — задыхался Ванглен.
Ошалевший Ньен истово крестил себя магическими жестами, отчего вокруг поднялся такой ветер, что огонь затрещал на коже Ванглена.
— Ванглен! — смеялась Киллена.
— Киллена! — хрипел Ванглен, почти теряя сознание. Он весь трясся от хохота. Из его глаз лились слезы.
Киллена бегала вокруг пылающего синим пламенем Ванглена, прыгала и хлопала в ладоши. Она была совершенно счастлива.
— Ванглен и Киллена! Ванглен и Киллена! — хохотала она, будто не было на свете ничего более смешного, чем два этих имени вместе.
12
Ванглен и Киллена все время проводили вместе. Они то пускали радуги над головой, то зажигали звезды в глазах друг друга. Это были самые счастливые дни их жизни. Время от времени Ванглен забывался, любуясь особенно красивым цветком, слушая ветер или охваченный внутренней борьбой, которая не затихала в нем ни на мгновение. Но тем большее счастье нисходило, когда, очнувшись, он вновь видел Киллену, которая, в свою очередь, цепенела над цветком или глядела, как зачарованная, в море, совсем, казалось, позабыв о Ванглене. Тем ярче вспыхивали ее глаза, когда Ванглен окликал ее, прежде чем им обоим вновь впасть в созерцательную задумчивость. Так они блуждали вдвоем по всему острову, и чем дольше длились периоды, в которые они теряли друг друга из вида, тем ярче вспыхивала страсть в минуту новой близости.
— Ванглен! Я умру без тебя! — шептала Киллена.
Наступали сумерки. День гас, а ночь еще не разгорелась. Киллена, танцуя, углублялась в потемневший, пронизанный лучами заходящего солнца лес, перепархивая от дерева к дереву, оттени к тени, а Ванглен, не в силах сделать шагу, застыл на залитом красным закатным светом берегу, глядя в багровое море. Природа снова делала вид.
13
Сны были одним из величайших наслаждений жизни в Антарктиде. Особенно если нанюхаться перед этим пыльцы. Сны были продолжением яви, а явь — продолжением сна. Ванглен засыпал и просыпался со слезами счастья на глазах. Во сне он летал или превращался в распустившийся цветок или в женщину, которой овладевали. Но после того как Ванглен сгорел и возродился из пепла, его сны изменились. Вот и в эту ночь ему приснился очень странный сон. Он был чужим. Будто он прочитал его в книге.
Ему снилось, что листья на деревьях стали желтыми. Что все небо заволокло низкими серыми тучами, сизые космы которых опускались до самой земли. И все время шел дождь, холодный и нудный дождь.
Ванглен ощутил странное чувство легкости. Его взгляд легко переходил от предмета к предмету, не задерживаясь надолго, точно прикованный, возле всего увиденного. Ни деревья, ни цветы, ни море не останавливали его взора красивостью, как это происходило наяву, когда он порой до ночи не мог оторваться от созерцания какого-нибудь перелива лазури у дальних скал. И при этом все вокруг — даже туман и мгла на небе — выглядело таким отчетливым и реальным, что, казалось, этот сон и есть явь. Ванглен мог разом обозреть всю землю в ее мельчайших подробностях, все море в его беспрерывном волнении и все небо в его мглистой пустоте.
Он видел поле. Но это было совсем другое поле. Трава в нем была высокой, в пояс, спутанной и неровной. Это было не поле даже, а огромное болото. То там, то тут блестели лужи, виднелась бурая топь, вокруг которой торчали бесформенными комками зелени кусты. Ванглен никогда не видел ничего подобного, и вместе с тем ему казалось, что все это ему хорошо знакомо, что он где-то все это уже видел наяву — низкое небо, заросшее поле, бурую топь.
Он увидел лес. Но это был совсем другой лес. В том лесу, который помнил Ванглен с того момента, как появился на свет, всегда было уютно и радостно. Ванглен любил родной лес. Он обнимался с деревьями, танцевал и боролся с ними. В том лесу повсюду были дорожки, протоптанные так хорошо, надежно и удобно, что, казалось, по ним каждый день куда-то ходили сотни людей, между тем в лесу можно было бродить неделями, не встретив ни одной живой души. Лишь дорожки петляли между могучих стволов, и каждая из них звала за собой, уводила в таинственную сень, пронизанную столбами света, пересекала залитые солнцем поляны и луга, перебегала через ручьи, вилась вдоль тихих озер и сонных рек. Иной раз Ванглен нарочно забирался в самую глухую чащу, куда ни один луч солнца не пробивался сквозь многослойный полог листвы и где было темнее, чем ночью, поскольку над головой не было ни блуждающих звезд, ни полярных сияний. Но и там Ванглену было хорошо и покойно. Он забирался на какое-нибудь дерево и сосредоточенно боролся с его ветвями до тех пор, пока не оказывался на самом верху, откуда обозревал бескрайнее зеленое море, расстилавшееся вокруг от горизонта до горизонта. Иногда дерево было таким высоким, что борьба с ним занимала целый день, и Ванглен ночевал на его ветвях, слушая шум леса и глядя на звезды. Звезды над Антарктидой видны были даже днем, а ночью они представляли собой самое фантастическое зрелище.
Родной лес днем и ночью шумел листьями над головой, радостно вздыхал высокими кронами. А во сне лес молчал. В нем не было усыпанных белым песком дорожек. Он был заросший и печальный, весь устланный ковром опавшей листвы, заваленный стволами рухнувших деревьев, гнилыми ветвями. Ванглен посмотрел на ноги. Они были в грязи. Ванглен увидел, что он весь перепачкан грязью и пятнами высохшей крови.