Русскоговорящий - читать онлайн книгу. Автор: Денис Гуцко cтр.№ 10

Когда в Баку разогнали митинг, Шеки полыхнул как сухие дрова. Из Баку вернулись несколько парней. С оружием и твердым знанием, что делать.

— Там ваших братьев убивают, а вы здесь с армянами чай пьете?

На площади перед стеклянной высоткой горкома собрался митинг. Долго шумели, курили, рассказывали друг другу новости. Потихоньку распалялись.

(Просыпался-потягивался зверь).

Первый секретарь тоже долго курил возле зашторенного окна. Звонил, звонил, звонил. Одних не было на месте, другие темнили. Он собрал отделение милиции и приказал разогнать. В отделении долго собирались, спорили, пытались что-то доказать друг другу. Все-таки отправились на площадь — метров пятьдесят вниз по мостовой.

(Подошли со спины к проснувшемуся, томящемуся зверю…)

Скоро избитые, с сорванными погонами и без оружия, блюстители прятались по подвалам и чердакам, баррикадировали двери своих квартир.

Толпа, вкусившая крови, ворвалась в охотничий магазин, и к привезённым из Баку автоматам и милицейским пээмам добавились двустволки.

В город был направлен «Икарус» с курсантами Краснодарской школы милиции. Перед самым отъездом им раздали пластмассовые баллончики «Черемухи» и новенькие резиновые палки. Автобус, сигналя, въехал на площадь, очерченную стекляшкой горкома, многоэтажным корпусом гостиницы, жилым домом и проклюнувшейся из-под асфальта крышей общественных бань. Милицейские курсанты высыпали из автобуса под бодрые команды начальников…

Толпа притихла, разглядывая прибывших, подкрадываясь поближе — но ничего кроме черных резиновых обрубков в их руках не разглядела.

Стали стрелять у них над головами, под ноги. Краснодарцы бросились бежать. Вверх по боковой улочке, по мостку через ливнёвку, в широкие железные ворота уже разгромленного ОВД.

Улюлюкая, хохоча и грязно матерясь, только что перешагнувшие черту люди вытащили канистры с бензином из «Икаруса», облили ворота и стены «дежурки» и подожгли. После этого принялись обстреливать сквозь пламя двор и выходящие во двор окна. Краснодарцы забились в камеры ИВС — изолятора временного содержания.

Битком набитые курсантами Школы милиции камеры наполнялись чадом. Пожар быстро переполз на деревянную крышу. Решетки звенели под градом охотничьей дроби и пуль.

…На площади пусто. Чешуйчато блестит булыжник. Совсем рядом, за густыми кронами, горит, потрескивая и выбрасывая в лунное небо снопы искр. Они идут туда.

— Чего они всё поджигают?

— Смотри, там кто-то ходит.

— Да наши, наверное.

На прокопченной стене красная табличка: «Отделение внутренних дел Ленинского района г. Шеки». (Шеки, значит. Вот и познакомились.) Пожар почти потушен. Потрескивает в разбитом окне тлеющий шкаф. Из арки, ведущей во двор ОВД, валит дым. Оттуда, из стены дыма, выходят молодые милиционеры. Вон — буква «К» на погонах — курсанты.

Резиновые дубинки волочатся и качаются на веревочных петлях. У многих черные шахтерские лица. Они отхаркиваются и шумно глотают воздух. Широко распахнутые глаза. Каждый выбирает себе по солдату и обрушивает на него тяжелые истерические объятья. Мите достается широченный качок — швы на его кителе натянуты так, что виден каждый стежок. Кости Митины трещат. Двумя штанговыми «блинами» по лопаткам:

— Братки! Успели, братки! Мы уже думали, на хрен, не успеете! Хорошо, рация не подвела!

«Братки — как на настоящей войне. Чуть что, сразу братки и на хрен».

Качок мокрый от слез, полосатый от размазанной копоти.

— Лёха я! Лёха меня зовут! Братки!

Кто-то уже рассказывает, как оно всё было, размахивая руками и задыхаясь от эмоций. Кто-то рядышком, плечом к плечу, садится под деревом. Раскуривают одну на двоих. Дрожащие руки. Спасённые тискают, хлопают своих спасителей.

— Лёха я, Лёха! Я сегодня во второй раз рождённый. Да все мы!

Пожар стихает. Наверное, надышался — знобит и будто…

…марево. Чьё-то незнакомое лицо совсем близко, всеми своими бровями-ресницами. Кто это? Непрерывное шипение — в здании ОВД шипят огнетушители. Время от времени там что-то падает. Дым ползёт под деревьями, от дома до дома, замазывает чернильно-лунное небо. Деревья без крон. Звуки крошатся, отскакивая от плотной завесы. Эхо.

— Лё ха я! Лё ха!

Эхо. Эхо — кусочки звуков падают в уши. Эй! что-то происходит вокруг. Так и есть, мир сворачивается до размеров этого уходящего в гору переулка — куска переулка, вырезанного, наверное, из чего-то бо́льшего, но неизвестно — из чего. А поэтому есть ли оно, большее? было ли когда? Весь он здесь, так называемый мир, со слонами и черепахами, на которых стоит, с текущими к краям океанами — белый туман и суетливые тени.

— Слышь, ты чё, пьяный?

Можно пощупать мостовую. Черепаший панцирь. Похлопать, смачно похлопать ладонью. Аттак. Вот она, тут, на ней всё и держится. Повернётся неосторожно — полетишь верх тормашками. Нужно сесть. Как здесь тесно! Какие-то выступы, острые углы. Борт БТРа, плечо пробегающего мимо. Душно. Непривычен новый усечённый мир, но больше ничего не будет — только бегущие мимо, бредущие мимо тени. Как так вышло? Да! и ещё чьи-то брови-ресницы — вплотную. Почему такое распухшее лицо? Вдруг лопнет? Кажется — и сам распух, с трудом втиснулся. В банку — как уродец в Кунсткамере. Будут смотреть, сладко ужасаясь: ой, ой. Пальцы размером с платаны. Мама, пусть они не смотрят!

— В натуре пьяный, что ли?

Тащат здоровенный сейф. Нет, бросают. Снова поднимают и тащат назад. «Идиоты, — им кричат — тупорылые». В белых волнах парят хлопья сажи, летают возбужденные молодые голоса. Отрывистые команды, беготня, треск и скрип.

— Ермолаев! Ер-рмолаев, мать твою!

— Строиться повзводно!

— Кому?

— Школа милиции, строиться повзводно. Доложить о готовности.

— Ермолаев!

— Кочеулов! Расставьте посты по периметру площади.

— Где Ермолаев? Кто-нибудь видел Ермолаева?!

— Да здесь я, товарищ лейтенант, за кустом. Живот у меня свело.

Кочеулов, выходя из дыма, машет ему рукой: ко мне.

— Что, надышался?

Совсем скоро это проходит…

…Митя лежит возле высокого бордюра ливнёвки, который назвал про себя арыком — в кино про басмачей они как раз такого размера. Уткнул ствол в темноту, уперся локтями. Лежать неудобно, ноги выше головы. Но Стодеревский скомандовал: «Принять положение для стрельбы лежа, так незаметней».

Он уже не ждет выстрелов. Каким-то особым солдатским нюхом понял: ничего такого не будет. Под ним холодные камни, над ним яркая луна, чересчур большая и близкая. Иногда он оборачивается, перекатывается на бок и разглядывает голубоватое зеркало фасада, аккуратно прострелянное крест-накрест вместе с перекошенным отражением луны.