Меркурий - до востребования - читать онлайн книгу. Автор: Катя Рубина cтр.№ 18

В перерывах между запутыванием была еще начертательная геометрия, архитектурная подситуация, и, боже мой, какая скука – академические живопись и рисунок.

Самые серые ткани и самые невзрачные кувшины ставились для постановок, самые вялые натурщики лежали на самых грязных на свете матах. Обо всем этом Пупель не писала Максику.

Она приходила из высшего художественного заведения полностью опустошенная, что-то жевала, садилась дозапутывать то, что не успела запутать там, потом ложилась спать. Утром вставала, что-то опять пережевывала и отправлялась с огромным планшетом и сумкой, набитой коричневыми красками, в высшее заведение.

На улице, как правило, шел дождь.

Вот корыто, вот лопата, вот ушаты, вот навоз. Вот из тучки полосатой накатило море слез. Осень—ржавая старуха листья шевелит клюкой, дует ветер-ветеруха—злобный парень ледяной. Стынет, ноет, мокнет речка. Вянет, сохнет, жухнет лес. Затопить бы надо печку, заглянуть бы под навес, понабрать дровишек кучку. Надо, надо, только лень. Плачет горько в небе тучка в некрасивый серый день.

Ученых несколько разочаровало то, что атмосферы на Меркурии обнаружено не было.

Магда шла по делу. Она шла в издательство «Ад». «Павелецкая», переулочек, магазин «Данте & компания», открытый подвал с рабочими, разгружающими книги, колокольчик, милая девушка.

– Антон Павлович?

– У себя.

Она зашла в комнату. На диване – знакомые лица.

Иван Сергеевич – с сигаретой, Антон Павлович – с кружкой кофе. Магда широко улыбнулась и поздоровалась.

– Вы знаете, – сказал Антон Павлович, улыбнувшись своей безупречной улыбкой, – мне даже понравилось.

Магда кивнула.

– К сожалению, напечатать мы это не сможем, – улыбаясь, продолжил Антон Павлович.

– Почему же? – в голосе Магды зазвучало разочарование.

– Не наш формат, – проговорил невозмутимый Антон Павлович.

– Простите, я не понимаю.

– Я не спорю, рассказы живые, написаны занятным языком.

– Что-то между Зощенко и Гоголем, – изрек глубокомысленно Иван Сергеевич.

– Тогда вообще не понимаю! – возмутилась Магда.

– Я думаю, надо снести в большое издательство, для нас это не в тему, – спокойно завершил Антон Павлович.

Магда внимательно посмотрела на Антона Павловича, потом на Ивана Сергеевича.

– Нельзя ли немного детализировать? – произнесла она, стараясь не раздражаться.

– Ну вот, к примеру, в рассказе про художников о драке в клубе.

– И что с рассказом? – спросила Магда.

– Ну, там этот японец что-то говорил о иероглифах, пургу какую-то нес.

– Да, я помню.

– Хотелось, чтобы действие происходило в Парке культуры, к примеру. Драка, допустим, носила бы яркий характер, с отборным трехэтажным матом, и чтобы этому японцу надрали желтую жопу бойкие ребята, а лучше, чтобы его там трахнул какой-нибудь крепкий патриот, тогда в этом, может, что-то и будет.

Антон Павлович закатил глаза под лоб, видимо, прокручивая только что сотворенную им картинку.

– Да, вот так! К примеру, патриот припомнил японцу, этому попсятнику-тойотнику, Цусиму – те времена, когда желтые узкоглазые говнюки не совсем еще огламурились и до одури резали своими мечами русских солдат и топили на фиг все наши корабли. И вот, патриот смачно схватил этого желтого хмыря, и все накопленное у него вылилось наружу, в буквальном смысле этого слова...

Магда посмотрела на Антона Павловича, не веря своим ушам. Ей на минутку показалось, что она заснула и видит чудовищно абсурдный сон.

– Вы это серьезно говорите? – недоумевающе спросила она.

– Концепция нашего издательства, – начал разглагольствовать Иван Сергеевич, – заключается в печатании литературы сильной, мощной, я бы сказал креативной. Мы не занимаемся милыми пустяками. У нас серьезный подход. Мы очень тщательно подходим к подбору наших авторов.

– А каких авторов вы считаете серьезными? – спросила Магда. Мускулы на ее лице напряглись, и улыбка получилась очень натянутой.

– Мы являемся первыми издателями Сойкина. Читали «Русский бекон»?

Магда чуть не свалилась с дивана.

– Вы знаете, – сказала она очень спокойным тоном, давшимся ей с большим трудом, – я знакома с этой книгой. Это чудовищно.

– Это пророческая книга, – провозгласил Иван Сергеевич.

– А мне показалось, что эта книга является чистейшей порнографией и глумлением над всей русской литературой. К тому же написана она очень плохим языком.

– Вы абсолютно не правы! – заверещал Антон Павлович. – Задача интеллектуального издательства – не сюсюкать с читателем. И это наше кредо. В современном искусстве существуют, к счастью, авторы, которые будят обывателей от спячки, пошлости, они освещают дорогу, являются современными пророками, своеобразными мессиями. Надо тормошить людей. Это такие художники, как Игорь Бекас. Не знаю, говорит ли вам что-нибудь это имя?

Магда перестала себя сдерживать и громко расхохоталась.

– Это художник-пророк, который в голом виде кусал людей, изображая из себя взбесившуюся собаку? – задала она вопрос.

– У него много интересных, актуальных идей, он не опускается до мещанства и убожества, – Иван Сергеевич, как критик, явно обиделся за нелестное суждение о мессии современного искусства.

– До мещанства он не опустился, – сказала Магда. – Он оказался гораздо ниже и пребывает на уровне недолюдей, разбирающих фекалии и запивающих это все мочой, видя в этом какую-то свою избранность. Может, конечно, не приведи Господи, он является мессией и пророком, но у меня все-таки сохраняется надежда, что человечество не пойдет по пути деградации и полного скотства. Верните, пожалуйста, мою рукопись, – попросила Магда.

– Да, да, конечно.

Антон Павлович пошел к столу и начал поиски.

Наконец он отыскал ее и протянул Магде, естественно, без пакетика с кнопочкой.

Магда посмотрела на замусоленные листы, взяла рукопись, кивнула и вышла из издательства.

Пупель сидела на диване и разбирала свои эскизы для очередного интерьера. Она глядела на картинки со стенками, арками, колоннами, но мысли о дизайне не лезли в голову.

Пупель вспоминала странный вчерашний день. Время от времени она проверяла себя на наличие Устюга. Она громко вслух произносила его имя, затем долго прислушивалась к себе. Ничего особенного не происходило. Несколько раз звонил телефон. Пупель, памятуя о наставлениях Магды, трубку не брала.

«Вот странные случаются вещи, – думала она. – Так живешь, живешь, и вдруг, раз-два, здрассте, прилетели времири. Дальше, как всегда после времирей, все идет кувырком, все мчится в ритме безумного черти-чего. Ты уже вообще ничего не соображаешь, и мало того, что не соображаешь, ты начинаешь грузиться по-страшному, вроде того – не сломалась ли машинка в голове? Вдруг ты сегодня уже совсем не такой, как вчера? И ты понимаешь, что, конечно, не такой, что ты каждый день другой, но имеется в виду, что ты, может, совсем с отклонениями, и они, к примеру, начнут сильно тебя окучивать, может, они жизнь тебе затмят. И будет казаться, что луна это солнце, а солнце это вообще кусок копченой колбасы, и до такой степени копченой, что она становится уже совершенно радиоактивной и излучает уран и другие опасные вещи. Да мало ли что может примерещиться, когда ты уже не такой. Тут классически может возникнуть опасность стать социально непригодной личностью. Потому что, как только ты эту свою свежую мысль про радиоактивную урановую колбасу озвучишь, народ от тебя шарах-барабах и ну волком смотреть, а некоторые добрые с жалостью и грустью. С другой стороны, живут же люди с отклонениями и ничего. Как там бывает, прилетают эти самые пресловутые времири. Срочно стишки складываются в наволочку и далее по сценарию, вроде того: «Прошу меня Футуристом не считать, с уважением ваш Велимир». А все про это знают и ждут не дождутся, когда они, эти отклонения, проявят себя в какой-нибудь особенной форме, чтобы потом сказать: «Вот совсем башня отползла, ну надо же, сегодня уже стихи в наволочке, и видите ли, просит не считать его Футуристом». У всех отклонения есть, – думала Пупель. – Вот люди, которые заказывают себе такие интерьеры, разве без отклонений? Разве нормальный человек захочет в своей квартире античную колонну рядом со стальной кухонной мебелью «хайтек» и смежным помещением типа столовой-гостиной в «классическом», как они говорят, стиле». Пупель смотрела на свои эскизы и думала: «Такое впечатление, что все это происходило в прошлой жизни. Как будто не позавчера я ездила к этим своим заказчикам и все эти разговоры, надо посовременней, поконцептуальней, и чтобы присутствовал артдеко и еще куча всего: и в спальне палантин, и китайские панели, и финские шкафы, и комодик из карельской березы. А Устюг пропал. Жаль. С ним интересно было. Он, наверное, обиделся на мое нытье. А может быть, каждому человеку в какой-то период его жизни полагается свой определенный Устюг, чтобы что-то дать понять или объяснить наглядно. Так-то сам по себе человек живет себе и живет и в ус не дует. И даже если ему хреново, он не понимает, отчего это у него, и что да как. А тут приходит эдакий или эдакая, и все становится на свои места. Раньше это называлось по-простому видениями или явлениями». Пупель задумалась: «Ну, конечно, это так, – мысли текли как по маслу. – И они абсолютно не парились по поводу этого, просто это было и все. Конечно, люди есть люди и в стародавние времена они тоже были людьми, и когда с ними приключались такие вещи, они сначала столбенели и чумели, и спрашивали: „Это вы мне? И всякие другие вопросы задавали, вроде таких: «А вы уверены, что я – тот человек?“ Или: «Вот вы так по-простому рассказываете мне всякие вещи, которые просто с бухты-барахты всем не рассказывают. А некоторые люди были настолько крепкие, что даже таких вопросиков не задавали, они просто шли и делали то, что им говорили. Им говорили: «Надеть должна ты латы боевые...» Они в срочном порядке надевали на коня, и по полной. И у них не возникало вопросов, что-де раньше они этого ничего не делали, и латы видели только издалека, и на конях не ездили, потому что были, например, девушками и просто гусей пасли в скромной маленькой деревушке близь Орлеана...»