При этой обнаженности света все следы зимы виднеются не только на лицах, всё вокруг становится отчетливым и, пронизанное светом, выворачивается наизнанку. Все выходят из своих нор. Возможно, они пережили зиму в страхе или, быть может, в одиночестве, по желанию либо по принуждению, но теперь они выходят и пытаются обрести себя на берегу, у воды, так они поступают всегда.
Легче пройти мимо друг друга под покровом холода и мрака, мы же остановились и говорили о том, что настала весна. Я сказала:
— Посмотри когда-нибудь ввысь! — Но я вовсе не это имела в виду…
А он спросил:
— Как поживаешь? — И ничего особого не имел в виду.
Так я полагала.
Мы не могли избавиться друг от друга, так как шли одним и тем же путем — вниз, за угол, а там, по крайней мере, никаких переулков не было. Как течет и капает повсюду, а солнце светит и слепит глаза, все повторяется снова, подумать только, на что способна природа!.. Ведь абсолютно невероятно то, что всегда находится еще одна возможность… и я спросила:
— Есть у тебя кто-нибудь или ты один?
— Нет, у меня никого нет, — совершенно обыденно ответил он.
А я добавила: мол, это жаль, вот так по весне. Итак, мы обменялись сообщением, которое имело известный смысл, даже если было очень кратким, и расстались не без чувства собственного достоинства. Я пошла дальше, наискосок через площадь и наблюдая, как все струится и стекает; вода в водосточных канавах была почти чистая, а под причалами солнце буравило лед, что сгорал дотла, распадаясь на тонкие и острые как иглы пласты. Я слыхала, что именно грозовая погода заставляет лед вскрываться. Ему, кого я встретила, можно было позвонить по телефону. Он мог сопровождать меня вниз к берегу, но возможно, все-таки и не мог. Большие лужи были свободны от воды возле клоак, туда стекался весь мусор — ботва с полей, листья и прочие отходы, вся городская грязь и сор, что пузырились и сверкали в солнечном свете. Преисполненные надежд, они, качаясь на вольных волнах, плыли к берегу, но, быть может, что-то мало-помалу гнало их туда, а огромные волны разделяли их и помогали им, все возможно.
Я шла вдоль берега, окаймлявшего город, в котором жила, пока не оказалась у самого дальнего мыса. И там были они все, люди зимы, что казались черными в этот чудовищно ослепляющий весенний день. По одному, по двое, либо каждый сам по себе сидели они на ступеньках, ведущих в гору, с поднятыми вверх лицами, застывшие и торжественные, словно птицы. Быть может, все-таки ему должно было пойти со мной. Они стояли на причалах, только и делали, что стояли совершенно молча, каждый погруженный в самого себя. Лед был совсем темный, он казался мягким и податливым, а весь ландшафт покоился словно на пороге или, быть может, на волне, готовый двинуться, решиться на что-то, — примерно так думала я, думала быстро и неясно. Затем я решила позвонить ему завтра, сегодня.
Ночью я услыхала: снова работают снегоочистители. Утро было пасмурным и очень холодным. Я не позвонила; что, собственно говоря, я могла бы сказать? Снова пошел снег, окутывал комнату, наполнял приятным полумраком; сугробы всё росли и росли, снег заглушил все звуки, кроме скрежета снегоочистителей внизу на улице… Вот так обстоят дела с этой долгой весной здесь, в нашей стране.
Позже они поднялись наверх в квартиру, полиция уже побывала там, но сам он оставался еще в больнице. Он жил на третьем этаже, и табличка с его именем была такой же, как у соседей, а на двери красовался точно такой же рождественский венок, зеленый брусничник из пластика. Никакой почты на коврике в прихожей не было. Они вошли в большую общую комнату
[12]
, озаренную лучами южного солнца, с ковром, покрывающим целиком весь пол, и современными модными обоями, а вот мебель была получена по наследству. Все было очень опрятно и красиво, так же и ванная. У него был холодильник и стиральная машина на кухне, а шкафы сияли чистотой.
— Ты можешь понять? — сказала она. — Я вообще не понимаю, почему он сделал это. И кроме того, он же старый! Они ведь не делают этого в таком возрасте.
Она была крупная, в красивом наряде для прогулок, который сама и сшила. Ее брат пожал плечами и подошел к окну. Вид из окна был приятный, угол парка, а дальше в стороне открытый школьный двор. Комната очень тихая. «Тишина такого же рода, как и у меня дома, — подумала я. — Словно бы нетронутая».
Он подошел к шкафу, достал оттуда халат и положил его в сумку, которую принес с собой.
— «Домашние туфли, — прочитала в списке его сестра. — Туалетные принадлежности и пижама». Да, ведь он перешел потом в отдельную палату, и еще они сказали: он хочет, чтоб ему принесли его очки.
Глубоко в шкафу стоял большой ящик, полный каких-то картонок, и кожаных рулонов, и необычных инструментов.
— Что ты делаешь? — спросила она. — Что это?
— Думаю, это инструменты для того, чтобы переплетать книги. Они все новые, на них еще сохранились ценники.
Он поискал туфли под диваном, но там было лишь несколько плоских коробок и желтый деревянный ящик. Строительные детали для модели корабля «Катти Сарк». Каравелла. Он вытащил ящик.
— Что ты делаешь? — переспросила она. — Ты не нашел туфли?
Он откинул крючок: то был ларец с полным комплектом для столярных работ.
— Они тоже новые, — сказал он. — Он никогда не пользовался ими.
— Похоже на это, — ответила она. — Но мне нужно еще купить домой еду, прежде чем закроют магазин. И я не думаю, что нам стоит рыться в его коробках и ящиках больше, чем это необходимо.
Она пошла за туалетными принадлежностями и обнаружила очки на ночном столике; все было в таком же порядке и лежало на своем месте, верхнее и нижнее белье — ровными, аккуратно сложенными стопками. Она направилась обратно в общую комнату; ее брат открыл ящик письменного стола.
— А что ты ищешь тут? — спросила она.
— Я ничего не ищу, — ответил он. — Я только смотрю. — Ему хотелось сказать: «Я ищу его. Я пытаюсь понять…»
Но брат и сестра никогда друг с другом так не говорили.
Несколько конвертов, на одном написано: «Квитанции», на другом: «Страховка от пожара». Бланки. Рецепты.
— Здесь не так уж много, чтоб стоило на это смотреть, — спокойно сказала она. Она положила остальные вещи в сумку и закрыла ее вновь. — Ну, думаю, кажется, все. Теперь мне пора идти заняться обедом.
— Ну иди! — ответил он. — Я оставлю сумку в больнице. Нам все равно не по пути.
Она посмотрела на него, и он объяснил:
— Я чуточку устал. Я посижу теперь тут немного и полистаю какую-нибудь книжицу.
— Ты всегда усталый, — ответила сестра, — тебе надо пойти обследоваться. Ведь моложе точно не становишься. Тогда привет, и не забудь оставить ключи у дворника.