Меж сбитых простыней - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Макьюэн cтр.№ 12

Мы озябли и забрались под простыни: я со своими планами и чистыми ногами, она со своим рыбным запахом.

— Дело в том, что без плана нынче не выжить, — продолжил я тему подрастания Мари, укладываясь на руку подруги.

Диана прижала мою голову к своей груди.

— Я знаю одного человека, который хочет открыть радиостанцию, — сказала она, и я понял, что речь о любовнике. — Неизвестно, где взять электричество. Некому починить или построить новый передатчик. Даже если все получится, нет приемников, которые ловили бы сигнал, и он это понимает. Он что-то лопочет насчет того, что, дескать, можно найти учебник, который расскажет, как починить старые репродукторы. Я ему говорю: «Радиостанции не существуют без индустриального общества», а он мне: «Ладно, поглядим». Понимаешь, его больше интересуют радиопрограммы. Он собирает других таких же энтузиастов, и они обсуждают передачи. Он хочет, чтобы музыка исполнялась только вживую. Чтобы по утрам звучали камерные произведения восемнадцатого века, хотя знает, что оркестров нет. По вечерам он с друзьями-марксистами обсуждает план бесед, лекций, какое направление выбрать. Один историк написал книгу и желает прочесть ее по радио за двадцать шесть получасовых передач.

— Без толку пытаться вернуть прошлое, — помолчав, ответил я, — Мне нет дела до прошлого, я хочу создать будущее для Мари и себя.

Я запнулся, и мы рассмеялись: отвергая прошлое, я лежал на груди давней любовницы и мечтал о жизни с матушкой. Бывало, мы шутили по этому поводу. А сейчас унеслись в воспоминания. В окружении Дианиных памяток было довольно легко представить внешний мир, каким он некогда был — упорядоченным и многострадальным. Мы говорили об одном из наших первых дней, который провели вместе. Мне было восемнадцать, Диане — двадцать шесть. В Риджентс-парке мы брели по аллее в обрамлении голых платанов. Стоял холодный ясный февраль. Мы купили билеты в зоопарк, поскольку шли разговоры, что скоро его закроют. Это было сплошное расстройство: мы уныло бродили от клетки к клетке, от одной окруженной рвом вычурной площадки к другой. Холод заглушил запахи, ясный день высветил звериную тщету. Было жаль денег, потраченных на билеты. В конце концов, все звери выглядели соответственно своим табличкам, ни больше ни меньше: тигры, львы, пингвины, слоны. Нам больше понравилось в тепле огромного кафе, пропитанного бескрайней городской печалью, где мы, единственные посетители, пили чай и разговаривали.

На выходе из зоопарка наше внимание привлекли крики школьников у вольера с шимпанзе. Громадный загон являл собой убогую пародию на уже забытое животными прошлое: «джунглевая» тропа меж рододендроновых кустов, система трапеций на разных уровнях и два чахлых дерева. Ребятня подбадривала здоровенного хмурого самца, патриарха клетки, терроризировавшего сородичей. Обезьяны прыснули во все стороны и скрылись в маленькой стенной дырке. В вольере осталась лишь престарелая мамаша то ли бабушка, к пузу которой прилип детеныш. Вот за ней самец и гонялся. Шимпанзиха с визгом носилась по дорожке и цеплялась за трапеции. Гонка шла по кругу. Самец дышал мамаше в затылок. Едва она выпускала трапецию, как ее хватала рука преследователя.

Верещавшие дети восторженно заплясали, когда мамаша, прибавив ходу, стала перелетать с трапеции на трапецию. Розовая мордочка малыша, спрятавшаяся меж мохнатых титек, описывала в воздухе широкие дуги. Погоня переместилась к потолку, самка-летунья истерично тараторила, разбрызгивая ярко-зеленое дерьмо. Внезапно самец утратил интерес к своей жертве и позволил ей скрыться в дыре. Школьники разочарованно застонали. В вольере наступили покой и тишина, шимпанзе потешно выглядывали из дырки. Патриарх уселся на возвышении в углу и, посверкивая глазами, через плечо бросал рассеянные взгляды. Постепенно обезьяны заполнили клетку, вернулась и мамаша с ребенком. Опасливо поглядывая на своего мучителя, самка набрала полную горсть какашек и удалилась на верхушку дерева, дабы там спокойно их откушать. Затем с кончика пальца немного покормила малыша. После чего взглянула на человеческую публику и высунула ярко-зеленый язык. Детеныш прижался к своей защитнице, школьники разбрелись.

Вспомнив этот день, мы еще долго молча лежали на узкой, но удобной кровати. Я чувствовал, что меня смаривает.

— Подобные воспоминания меня больше не тревожат, — сказала Диана, — Жизнь так изменилась… Уже не верится, что все это было с нами.

Я отчетливо ее слышал, но смог лишь согласно хмыкнуть. Грезилось, будто я прощаюсь с Дианой. Был теплый солнечный день. Диана стояла у окна, и я помахал ей, высунувшись из машины. Оказалось, я всегда превосходно управлял автомобилем. Машина двигалась бесшумно. Я проезжал рестораны и кафе, но не останавливался, хотя в животе подсасывало. Мне надо было добраться на окраину к какому-то неизвестному приятелю. Дорога, по которой я ехал, называлась кольцевой. День стоял теплый, вокруг проворно шныряли машины, пейзаж был безлюден и вполне внятен. Дорожные указатели с названиями пригородов светились, точно больничные вывески. Яркий тоннель, облицованный плиткой, как общественный писсуар, параболическими изгибами метался слева направо и яростно рвался к дневному свету. Перед светофорами водители играли педалью газа, заглохшим моторам и «чайникам» здесь было не место. Свесившаяся из окна рука в кольцах барабанила по дверце. Под стендом с рекламой лифчика человек вглядывался в часы. Колоссальная девица застыла в сбруе бретелек. Зажегся зеленый, и мы рванули вперед, в презрительном довольстве кривя губы. Перед супермаркетом промелькнули грустный мальчик верхом на лошадке и его улыбающийся отец.

В выстуженной комнате стемнело. Диана встала и зажгла свечу. С кровати я наблюдал, как она ищет теплую одежку. Было жаль оставлять ее одну со всей этой рухлядью. Нам легко друг с другом, но виделись мы редко — уж больно далеко и небезопасно через весь город добираться сюда и обратно.

О своей грезе я не рассказал. Диана тосковала по индустриальному веку, некогда машины были неотъемлемой частью ее жизни. Она часто говорила о том, какое удовольствие водить машину, четко следуя правилам. Стойте… Езжайте… Впереди туман… Я же в детстве был равнодушным пассажиром, а в отрочестве с тротуара наблюдал за уменьшающимся числом машин. А вот Диана жаждала правил.

— Наверное, я уже пойду, — вздохнул я и стал одеваться.

Зябко ежась, мы остановились в дверях.

— Обещай мне одну вещь, — сказала Диана.

— Какую?

— Что не уедешь в деревню, не простившись.

Я обещал. Мы поцеловались, и Диана шепнула:

— Я не переживу, если вы свалите тайком.

Наступил ранний вечер, и на улицах, как всегда, было полно народу. Похолодало уже настолько, что на перекрестках разжигали костры; сгрудившись вокруг огня, люди разговаривали, а рядом в потемках возились их дети. Для скорости я шел по мостовой — длинной аллее проржавевших и разбитых машин. Уклонистая дорога спускалась к центру Лондона. Перейдя канал, я вошел в район Кэмден-Таун и двинулся в сторону вокзала Юстон, а затем свернул на Тотнем-Корт-роуд. Всюду было одно и то же: люди выходили из промозглых домов и кучковались вокруг костров. Некоторые просто молча смотрели в огонь; ложиться спать было еще слишком рано. У Кембридж-Серкус я взял правее в сторону Сохо. На углу Фрит-стрит и Олд-Комптон-стрит горел костер, и я остановился согреться и передохнуть. Здесь два пожилых мужика яростно спорили, перекрикиваясь через языки пламени, остальные их слушали, некоторые стоймя дремали. Футбольные баталии уже стирались из памяти. Болельщики, подобные этим двум, готовы вышибить себе или другому мозги, пытаясь восстановить детали матча, некогда так живо помнившиеся.