Пустыня - читать онлайн книгу. Автор: Василина Орлова cтр.№ 23

Дома я вздумала составить ему письмо.

Походила по моей территории, с надеждой вот-вот уцепиться за что-то в мире потустороннем, что даст первый импульс, толчок — тыкнет в спину, обожжёт холодной лапой за шею — направит к компьютеру или вот блокноту. Что-то должно случиться — произойти. Но что и как? Утомительно граммофонит большая толстая синяя муха, летает по комнате и зудит, и зудит, и зудит. Зануда! Словно я в чём перед ней провинилась.

Где ты, подлинность? Почему тебя нет? Сменившими цвет глазами заглянуть за край — и не испугаться себя. Всё самоосмысление, особенно письменное — попытка преодолеть страх. Порой безуспешная.

На всё заранее всегда готов ответ — готова я сама, такая, какую не испугаюсь. И я тяну из мягкого рта утомительно длинный блестящий волос, тонкий и прочный, длиннее транссибирской магистрали, всех ниагарских водопадов, выстроенных по убывающей до луны, и заранее привычно и удобно, складно и потребно совпадают выступами и нишами, сочленениями и сокрестьями, выгнуто-вогнутые слова и предложения, фразы и сочетания, совпадения и соединения.

Кроме девятой симфонии Лювига ван Бетховена. Наблюдавшего в слепоте нечто такое, чего нам никогда не увидеть.

А где-то — этажом ниже — играют на пианино. Совершают чёткие экзерсисы. Пальцы танцуют над шахматами клавиш. Алгебра и гармония рвутся навстречу друг другу в упоительном соитии. Напрасно силюсь вспомнить, что звучит, такое знакомое. Хоть бы место, где слышала?..

Хочу домой. Часто, засыпая, ловлю мысль за ускользающий в сумраке сонного безумия длинный чешуйчатый хвост: домой. И опять мысленно касаюсь холодным пальцем серёдки лба — я уже дома. Некуда идти. Аксиома. Нужно затвердить.

Дом бывает у человека лишь до поры, пока не жил в других домах. Возможность разнообразия умертвляет ненужные понятия: дом. Родина. Любовь. Тоска.

Но почему-то язык наталкивается на пустоту в полости рта, словно как там, где раньше рос зуб. Костяное семя выпало, из него вырастет дракон. А пустотка осталась. Семья. Настоящее. Дом.

Сжимаю кулаки, и рот тоже сжимается — в линию. Я свирепа, упряма, упорна. Так говорят на Украине: когда человек рождается, руки держит кулаками — «всё моё» — а когда умирает, выпрастывает, размыкает «долони»-длани — «ничого не треба».

Мне пока ещё нужно. Многое. Столь многое, что вы почти не можете. И не надо. Возьму сама.

Обманщики. Как доказал случай с «аськой», можно ни словом не грешить против истины — и обмануть. А многие лжецы вообще несут столько захватанной дряни, тлетворных увещеваний и утомительных благоглупостей, поневоле шарахаешься.

Но, чем сильнее порыв, тем больнее врезаешься — коленом, бедром, плечом. В стекло или фанеру. Нет, мне не кажется, что сие заграждение из бетона. Оно даже не производит впечатления стены или забора. Краткая чепуха, неясная заграда ни с того ни с сего, в чистом поле. Так бывает в русских лесах. Идёшь, и видишь в глуши какую-нибудь керамическую посудину — обычную раковину, или даже ванную, чугунную, с эмалированными боками.

Или вдруг — дверь, ни к селу ни к городу, сама по себе, никуда не ведёт и ниоткуда не выпускает. Фрагмент с утраченным — или просто не заданным — смыслом. Странно и символично. На грани прозрения.

Дверь.

Ялтинская ночь чарует отсутствием звуков. Само море недошелестелось сюда, в отдалённый край, в моё отстранение, уединение, сосредоточение. Только сухой стрёкот клавиш, словно сверчков, озвучивает комнату. Я сконцентрирована, упёрта в экран. Напоминаю робота.

Когда выдохнулся весь воздух, остается добирать его маленькими глотками, порциями — так можно ещё долго дышать. Можно открыть в себе второе дыхание, пока не закончится первое. На сей раз я даже не хочу думать о бывшем муже, я хочу написать письмо.

Ведь ты уже есть, несомненно, где-то. И сейчас, там, в Москве, 22:18. Где вы были в двадцать два часа восемнадцать минут энного ноября две тысячи четвертого года? Что вы делали? С кем вы спали? Что ели? Что, если…

Я предпринимала попытки не зацикливаться на одном и том же. Я стремилась порвать пелену, которая содержала меня в себе, головастика в икринке.

Я лежала на кровати, накрывшись простынёй. Спутник всего дня лежал здесь же, в той же комнате, в углу, на матрасе.

Он выключил свет, и не указал, куда я должна ложиться. Я присела на матрас на полу. Он, видно, уловил движение, при последней вспышке гаснущей лампы, спросил с некоторым испугом: «Где ты?»

Где я.

Подала голос. Он велел ложиться на кровати. Я пробовала сопротивляться, приводя резон добропорядочного гостя, о том, что не могу позволить себе занять более просторную хозяйскую кровать, хватит маленькой подстилочки на полу. Довод был отвергнут. Истинная причина моего желания была та, что на матрас — я видела — было постелено свежее, а кровать покрывала простынь, на которой уже спали.

Впрочем, переместилась. Здесь было слишком просторно для меня одной. Я была недовольна, но настаивать не решалась.

Мы лежали по двум углам, не спали, не разговаривали. Было трудно шевелиться, за окном, как назло, совершенно тихо. Я не могла поверить, что он не подойдет ко мне. Я — просто — не могла — поверить. Поверить в то, что вот сейчас с шуршанием хрустких свежих простыней он встанет и переместится на лежбище, которое занимаю я, тоже было невозможно. Проваливаясь в сон и выныривая на поверхность реальности, я допустила абсурдную мысль, что лучше сама приду — ведь простыни свежие там, а не здесь.

Понимая, что дальше вот так, без движения, невозможно, я стала имитировать спокойное дыхание якобы спящего человека. Подействовало. Прежде всего, на меня. Я вроде как и впрямь засыпала. Сон в такой беспокойной обстановке всё равно как оргазм с незнакомым. Вот-вот, ещё чуть-чуть, ещё немножко… А искомое состояние отступает и отступает, как волна от крутого берега.

Так я думала. У меня ни разу в жизни не было близости с незнакомцем. А этого дважды видела, нынешний раз — третий. Правда, провели вместе пять часов подряд, и я стеснялась при нём есть и в туалет. Признаки зарождающейся влюбленности просто ужасны. Если нравится мужчина, не могу пойти при нём в туалет. И есть почти не могу. Стесняюсь.

Ровное дыхание сбивалось, и это слышно даже мне самой. Я ощущала нарастающее возбуждение по спирали от низа живота. В нём дело. Против воли в голове стало прокручиваться, как он берет меня в объятия, баюкает, гладит волосы, как электризуется пушок моих тонких нынче загорелых рук. Постепенно из нежности проклевывается страсть.

И так далее.

В желудке давно уже было пусто. Справляясь с нарастающим любовным волнением, я молилась про себя, чтобы он поскорее заснул, и напрягала живот, потому что могло заурчать. Я гадала, спит или нет. Он, конечно, не спал. Я чувствовала, как одеревенение захватывает плечи — завтра встану сутулей, чем сегодня.