Статский советник - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 13

Емеля был хороший боевик. Крепкий, несуетливый, без интеллигентских фанаберий. Славного, успокаивающего темно-коричневого цвета. Это он себе в честь Пугачева кличку взял, а раньше звался Никифором Тюниным. Сам из арсенальских мастеровых, настоящий пролетарий. Плечистый, широколицый, с маленьким, детским носиком и круглыми добродушными глазами. Нечасто бывает, чтобы из угнетенного класса выходили стойкие, сознательные бойцы, но уж если отыщется молодец, то можно на него положиться, как на самого себя. Грин лично отобрал его из пяти кандидатов, присланных партией. Это было после того как Соболь неудачно метнул бомбу в Храпова, и в Боевой Группе образовалась вакансия. Грин проверил новичка на прочность нервов, на сообразительность и остался доволен. На екатериноградской акции Емеля показал себя отлично. Когда губернаторские дрожки в указанное письмом время (и, действительно, без эскорта) подъехали к неприметному особняку на Михельсоновской, Грин приблизился к трудно вылезавшему из коляски толстяку и два раза выстрелил в упор. Потом побежал через подворотню на соседнюю улицу, где дожидался Емеля, изображавший извозчика. И случилось невезение: именно в эту минуту мимо фальшивого „ваньки“ шел околоточный с двумя городовыми. Полицейские услышали отдаленные выстрелы, и тут же из двора выбежал человек – прямо им в руки. А Грин уж и револьвер успел выбросить. Сбил одного ударом в подбородок, но остальные двое повисли на руках, а упавший задул в свисток. Выходило скверно, однако новичок не растерялся. Неспешно слез с козел, стукнул городового тяжелым кулаком по затылку, тот и обмяк, а со вторым Грин справился сам. Умчались с ветерком, под заливистый полицейский свист.

Когда смотрел на Емелю, на сердце теплело. Думал: не все народу на печи лежать. Которые поострей и посовестливее, уже начали просыпаться. А значит, не напрасны жертвы, не зря льется кровь – своя и чужая.

– Вот что значит на полу спать, земными соками питаться, – улыбнулся Рахмет, откинув со лба картинную прядь. – Я тут, Грин, про тебя поэму начал сочинять. И продекламировал:

Жил на свете Грин железный,

Он имел талант полезный —

Спал на досках славный Грин,

Обходился без перин.

– Есть и другой вариант. – Рахмет остановил жестом прыснувшего Снегиря и продолжил:

Жил на свете рыцарь бедный

По прозванью Храбрый Грин.

Он имел талант невредный —

Обходился без перин.

Под дружный хохот товарищей Грин подумал: это он из Пушкина переиначил. Наверно, смешно. Он знал про себя, что смешного не понимает, но это было ничего, неважно. И еще мысленно поправил: я не железный, я стальной.

Ничего не мог с собой поделать – этот любитель острых ощущений был ему не по душе, хотя следовало признать, что пользы делу Рахмет приносит много. Его Грин подобрал минувшей осенью, когда понадобился напарник для заграничной акции – не Емелю же было в Париж везти.

Устроил Рахмету побег из тюремной кареты, когда его везли из суда после объявления приговора. Об уланском корнете Селезневе тогда писали все газеты. Молодой офицер на смотру заступился перед полковником за своего солдата, в ответ на площадную брань вызвал командира на дуэль, а когда оскорбитель вызова не принял, застрелил его на глазах у всего полка.

Красивая история Грину понравилась. Особенно то, что офицерик из-за простого человека не побоялся себе всю судьбу поломать. Была в этом многообещающая отчаянность, и еще померещилось Грину родство душ – знакомое неистовство в ответ на тупую подлость.

Однако вышло, что пружина в Николае Селезневе совсем иная. Его цвет при ближайшем знакомстве оказался тревожный, васильковый. „Я до ощущений ужасно любопытный“, – часто повторял Рахмет. Беглого корнета влекло по жизни любопытство, чувство пустое и бесполезное, заставляя попробовать и того блюда, и этого – чем острее и пряное, тем лучше. Грин понял: в командира он выстрелил не от несправедливости, а потому что весь полк смотрел, затаив дыхание, и ждал, что будет. И в революционеры подался от жажды приключений. Побег со стрельбой ему понравился, конспиративная поездка в Париж – и того больше.

Иллюзий относительно Рахметовых мотивов у Грина больше не осталось. Взял себе кличку в честь героя Чернышевского, а сам совсем из другого теста. Пока не прискучили теракты, будет рядом. Удовлетворит любопытство – сорвется, ищи тогда ветра в поле. Насчет Рахмета у Грина имелась секретная мысль – как от праздного человека получить наибольшую пользу для дела. Мысль такая: послать его на важную акцию, откуда не возвращаются. Пусть бросится живой бомбой под копыта министерской или губернаторской упряжки. Рахмет верной гибели не побоится – этакого фокуса ему жизнь еще не показывала. На случай если бы акт в Клину сорвался, было у Рахмета задание: подорвать Храпова нынче вечером на Ярославском вокзале, перед отъездом в Сибирь. Что ж, Храпова больше нет, но будут и другие, у самодержавия псов много. Главное не упустить момент, когда у Рахмета в глазах появится скука.

Только из-за этой секретной мысли и оставил его Грин в группе после декабрьской истории с Шверубовичем.

Был приказ партии: казнить предателя, который выдал и отправил на виселицу рижских товарищей. Грин такой работы не любил, поэтому не стал возражать, когда Рахмет вызвался сам.

Вместо того чтобы просто застрелить Шверубовича, Рахмет проявил фантазию – плеснул ему в лицо серной кислотой. Говорил, что для острастки прочим провокаторам, а на самом деле, наверное, просто хотел поглядеть, как у живого человека вытекают глаза, отваливаются губы и нос. С той поры на Рахмета Грин смотреть без отвращения не мог, но ради дела терпел.

– Надо ложиться, – негромко сказал он. – Знаю, только десять часов. Все равно спать. Завтра рано. Будем менять квартиру.

И оглянулся на белую дверь кабинета. Там сидел хозяин, приват-доцент Высшего технического училища Семен Львович Аронзон. В Москве планировали поместиться по другому адресу, но вышла неожиданность. Связная, встретившая боевиков в условленном месте, предупредила, что туда нельзя. Про инженера Ларионова, чья явка, только что стало известно: агент Охранки.

Грин, которого еще пошатывало после дрезины, сказал связной (у нее была странная кличка – Игла):

– Плохо работаете, москвичи. Агент на явке – это провалить всю Боевую Группу.

Сказал без злобы, констатируя факт, но Игла обиделась.

Про нее Грину было мало что известно. Кажется, из богатой семьи. Сухая долговязая барышня-перестарок. Бескровные поджатые губы, тусклые волосы, уложенные на затылке в тугой узел. В революции таких много.

– Если б мы плохо работали, то не раскрыли бы Ларионова, – огрызнулась Игла. – Скажите, Грин, а вам непременно нужна квартира с телефонной связью? Это не так просто.