Дондог - читать онлайн книгу. Автор: Антуан Володин cтр.№ 55

Не столько по необходимости, сколько для того, чтобы уважить ныряльщицкий фольклор, я набрал в легкие воздуха и задержал дыхание, затем проскользнул в горловину, чтобы достать Маркони. Сначала шло несколько дециметров наклонного цемента. Не обладая гибкостью серебряной рыбки, я все же сумел без потерь преодолеть сочленение между этим достаточно жестким уклоном и вертикальной колонной и головой вперед начал свой спуск. Ко мне липла вся гниль Сити, скапливалась у меня на плечах. Я полз, ни о чем не думая. Передо мной продвигался Маркони. У него больше не было никаких шансов от меня ускользнуть. Не мог он и развернуться, чтобы встретить меня лицом к лицу. Это была легкая погоня. Не знаю, сколько времени она продолжалась. Длительность, несомненно, все еще подчинялась надежной системе мер, но ни Маркони, ни я не имели к ней доступа. Если вдуматься, преодолеть предстояло всего два этажа.

В какой-то момент мне показалось, что Маркони добрался до нижнего этажа. Труба передавала теперь уже только мои собственные трепыхания, усилия, царапанье. Восстановился ток воздуха, хлестнул мне по векам. Я был один. Маркони только что приземлился в подсобном помещении, в котором обитатели Надпарковой линии некогда держали свои мусорные баки и контейнеры. Вывалившись из трубы, Маркони упал прямо на кучу мусора, вызвав обвал сей шумной, по-истине мерзостной горы. По бетонному полу раскатились, подскакивая, консервные банки. Почти тут же вынырнул в свою очередь и я. Маркони тем временем пытался выбраться из смрадной кучи, в которой увяз до пояса. Он жестикулировал словно пьяница или тот, на кого кто-то наступил. Он не нашел, чтобы защищаться, ничего металлического, и ему не приходило в голову чем-нибудь в меня запустить. Я высунулся из трубы по пояс, кромсая лезвием темноту, понавешенные вокруг отбросы, после чего ни с того ни с сего полетел вверх тормашками. Маркони бросился от греха подальше к ближайшей стене. Он остервенело пытался отыскать в кирпичной кладке проход, хотя ничего такого там не было и в помине…

И так мы снова оказались лицом к лицу. Почва была неописуемо липкой. Единственным выходом служила железная дверь. Я располагался прямо перед ней. Мы потратили минуту или две на то, чтобы отделаться от самых назойливых отбросов и прочистить ноздри, рот. Мы отложили на потом танец убийцы и убиваемого. По отношению друг к другу мы не выказывали никакой враждебности, как раз наоборот. Я помог ему очиститься от самой деготной грязи. Он высвободил мою ногу из прихватившей ее отвратительной картонной коробки. Мы, не проронив ни слова, отряхивали друг с друга пыль. Я знал, что должен отомстить ему за себя, но уже не помнил, за что именно. Если бы меня спросили, я бы не смог установить реальную связь между каким бы то ни было событием своей жизни и необходимостью все здесь бросить и перерезать Маркони глотку. По сути дела, если я собирался его прикончить, то прежде всего потому, что он покинул 4А, пытаясь от меня ускользнуть и скрипя по заплесневелой почве.

— Скажи мне только одно, — сказал я.

Вероятно, вначале я хотел задать ему четкий вопрос, но он ускользнул из моей головы, стоило мне открыть рот. Возможно, это был вопрос о его настоящем имени или о моей бабушке. Я подождал мгновение в надежде, что меня осенит, но, за отсутствием проблесков, ограничился тем, что с ворчанием тряхнул ножом.

Маркони, как бы там ни было, слишком запыхался, чтобы мне ответить, Маркони или Гюльмюз Корсаков, теперь я не знал, какою личностью его наделить. Мы поколебались еще мгновение-другое лицом к лицу. Нас разделяло менее шага. Маркони взгромоздился на какой-то холмик. Он возвышался надо мной на целую голову и занимал в принципе выигрышную позицию, но я-то преграждал путь к выходу — и только у меня было оружие.

Вокруг там и сям угадывалась всяческая мелюзга. Она отодвинулась от центра бучи и сторожила, сомкнувшись в просторный круг. Все было погружено в непроницаемый мрак. Тени напоминали друг друга, то тут, то там чуть друг от друга отличаясь. В первом ряду публики я узнал знакомый силуэт.

— Ты здесь, Смоки? — спросил я.

Я угрожал ножом, не бросаясь вперед, не зная, должен ли я говорить и что еще сказать, и, чтобы кончить, мне показалось, что Смоки не должна иметь ко всему этому, к этой жуткой сцене, отношения.

— Не смотри, Смоки, — сказал я. — Будет много грязи. Веди себя так, как будто нас не существует. Как будто единственный существующий мир — это ты.

Повсюду в помещении была кровь. Никто и не думал открывать глаза, чтобы это проверить, но под ногами, стоило поменять положение, ощущались лужи. Естественно, проходя мимо Маркони. Ну и в других местах тоже.

Долгое время я оставался в прострации. Сон окутывал меня свинцовой мантией. Но тщетно я пытался в нее завернуться, заснуть мне так и не удалось. Меня плющило ощущение усталости, но ко дну я никак не шел. Я как бы осел сам на себя. Меня могла бы трясти дрожь, но нет. Вроде бы при определенных обстоятельствах убийц по свершении злодеяния рвет, мстители дрожат. В удушающей жаре или без нее они дрожат. Их сотрясают спазмы ужаса. Меня, здесь — ничуть не бывало. Мое тело скорее уж самым обычным образом отзывалось на преступление изнеможением.

С медлительностью лемура я отправился в темноте в путь. Я выбирал проходы, где слой отбросов казался потоньше. Я мог бы оставаться в неподвижности, но мне не давала покоя мысль, что Джесси Лоо вот-вот откроет дверь, и мне не хотелось, чтобы она решила, что тут, в этом помещении все угасло. Все что угодно, лишь бы не услышать, как Джесси Лоо закрывает за собой дверь и уходит без меня. Я надеялся, что она поможет мне добраться до Кукарача-стрит. Я боялся потеряться в одиночку по дороге.

Минуты текли своим чередом. Джесси Лоо припаздывала. Я медленно тащился вдоль стен. Мои конечности болтались. Я мог бы поразмыслить, но ничто не шло в голову. Я не знал, что сказать, с кем попрощаться и как, не знал, что делать. Я протягомотничал еще несколько метров, потом остановился. Все-таки надо было в последний раз что-то сделать или заговорить.

Я наугад повернулся лицом к стене.

Рядом со мной хватало крови и бросовой материи, чтобы оттиснуть буквы. Я мог написать что-то на кирпичах. Оставить послание или прозу. Мне казалось, что примерно так и поступают в подобном положении. В голове у меня роились обрывки образов, каковые меня и подтолкнули. Никто меня не отвлекал. У меня было сколько угодно времени, чтобы отыскать подходящую формулировку.

Сначала я начертал:

БАЛЬБАЯН МНЕ ОТОМСТИТЬ

На это у меня ушло полчаса. Буквы вышли неуклюжими, но, если встрянет полиция, их, конечно же, расшифруют. В случае расследования им уже не удастся списать все на беспричинное преступление.

Я с трудом держался на ногах. Пришлось опереться плечом о стену. Если вдуматься, эта надпись мало что проясняла, нужно было ее дополнить. Я сделал два шага, набрал полную горсть мерзопакостных чернил, снова выпрямился, наложил руки на высоте глаз. Потом написал:

ДОНДОГ МЕНЯ УБИТЬ