Дондог - читать онлайн книгу. Автор: Антуан Володин cтр.№ 10

Что касается отца Дондога, тот так и не показался. Наверное, еще спал, а может, и не возвращался еще домой, так как по ночам, когда все в городе и деревнях отдыхали, он боролся против классового врага. Ни Дондог, ни Йойша не могли представить, какие формы принимает эта ночная борьба: они просто знали, что снаружи после полуночи в героическом подполье рыщет во мраке их отец.

Оставляя за собой необъяснимую тревогу, невысказанную печаль, за ними захлопнулась дверь. Мальчики не стали скатываться по лестнице словно два полоумных щенка. Напротив, несколько помедлили и, оказавшись на тротуаре, зашагали без всякого оживления.

Улицы заполнил густой туман. Слабыми, охрипшими нотами дребезжали велосипедные звонки. Грузовики и редкие частные машины возникали из ватного небытия, рокотали и вновь в него погружались, мгновенно растворяясь и замолкая. Дондог и Йойша шагали по тротуару набережной Тафарго, но не испытывали никакого желания переходить проезжую часть, чтобы поразглядывать свысока переменчивые воды канала или баржи. Прохожие почти не попадались. Ребята шли вплотную к стенам, некоторые из них не подновлялись с последней повстанческой войны и все еще сохраняли следы пуль. Обычно перед воронками и шрамами, которые расходились лучами на уровне их роста, Дондог и Йойша замедляли шаг. С гордостью прикасались к ним, ощупывали их, с видом знатоков разглядывали, как будто сами участвовали в пальбе. Но в тот день ни один из них не нашел в себе смелости играть в бывалых бойцов. Они безучастно миновали место, где цемент был изрешечен попаданиями. Дондог не хотел ни на что отвлекаться. Он все мусолил и мусолил месиво своего сна. Вновь видел вооруженных нищих, ощущал их испуг и заново обдумывал неловкое прощание матери на лестничной площадке. Она смотрела на них так, как смотрят при расставании на вокзальном перроне.

Не скрывал своего угрюмого настроения и Йойша.

Он был весьма озабочен. Причины его опасений были куда понятней, чем смущение Дондога: накануне ему пригрозили старшеклассники. В классе Йойши учился один мальчик, Шиелко, долгое время он был приятелем Йойши и даже лучшим его другом, но теперь часто с ним ругался то из-за школьного соперничества, то из-за того, что оба искали безраздельной любви Василии Темирбекян и Норы Махно, двух девочек-подготовишек. В эти разборки малец подключил своего старшего брата, почему-то прозванного Тонни Бронксом. Йойша изложил хитросплетения своего конфликта с Шиелко. Его речь не отличалась связностью. Он перескакивал с красивых глаз Норы Махно на темную историю с жульничеством во время опроса по географии. Дондог слушал вполуха.

— А в придачу, — заключил Йойша, — родители Шиелко против мировой революции.

— Не говори глупостей, — перебил Дондог.

— Я же знаю Шиелко лучше, чем ты, — неожиданно возмутился Йойша. — Мне ли не знать, что думают о мировой революции его родители. Они в нее не верят, они даже против нее.

— Не смеши меня, — сказал Дондог. — Невозможно быть против. За нее даже мелкие торговцы, мама нам объясняла. Даже мелкие собственники.

— Так всегда, — пробурчал Йойша. — Как только ты не согласен, тут же прячешься за мамиными словами. С тобой невозможно спорить.

Диалог пошел было на повышенных тонах, но быстро прекратился. Мальчики дулись друг на друга, каждый сам по себе, неохотно глотая окружающую враждебную сырость. Туман разносил запахи тины, дизельного топлива, временами подванивал дохлой рыбой. Вдыхать приходилось и взвесь дефолиантов, занесенную из тех секторов города, где восстановление еще не началось.

Внутри школы эта сладковатая токсичная вонь только усилилась. Классные комнаты полнились эхом, словно материального присутствия учеников не хватало, чтобы заполнить пустоту. Голосом, усиленным отголосками гласных, какая-то девочка рядом с Дондогом заявила, что от дыма у нее щиплет глаза, хотя никакого дыма не было и в помине. Когда на десятичасовой перемене все высыпали во двор, гризайль оказалась еще более липкой. Лишенное неба пространство давило на воображение. Одуряющий запах дефолианта послужил поводом для шуток и подначек на тему удушья и противогазов, порчи воздуха и химической войны. Кто-то распространил информацию, согласно которой отряды Вершвеллен вот-вот приступят к уничтожению уйбуров и что как раз для них и плавает в воздухе этот газ.

Из боязни подвергнуться нападкам брата Шиелко Йойша просто приклеился к Дондогу, не отходя от него ни под каким предлогом; к этой же тактике он прибег и на перемене в конце утренней части занятий, и в столовой на полднике. Но потом, успокоенный отсутствием выпадов со стороны Шиелко и безразличием Тонни Бронкса, который явно не торопился его прижучить, опять смешался с одноклассниками.

Вновь начались занятия, говорит Дондог. В такой смутной атмосфере, как тем утром, настолько сумрачной, что учительнице пришлось зажечь лампу над классной доской, чтобы мы могли переписать за ней с доски урок, тянулось время пополудни. Речь на уроке шла о сахаре. Дондог пробудился, но все равно время от времени проваливался в теплую пену давешних сновидений. Он пытался удержать в памяти лицо своего деда Тохтага Узбега. Он был все так же невнимателен. Учительница призвала его к порядку резким тоном, таким гнусным и отвратительным, что на сей раз его сотоварищи попросту смолкли, а не разразились смехом и подначками.

В четыре часа я обнаружил Йойшу у решетки ограды. Он прихрамывал, спал с лица, одна штанина была изгваздана. В конце последней перемены, около трех, Тонни Бронкс и другие старшеклассники затащили его за туалет, чтобы хорошенько припугнуть. Они схватили его за пояс и объявили, что намерены спустить с него штаны. Йойша отбивался, он выскользнул из державших его рук, он упал вперед и расквасил себе колено. Кровь произвела на его мучителей впечатление. Они тут же угомонились. Брат Шиелко дал сигнал разойтись, да тут, впрочем, как раз прозвенел колокольчик. Ученики построились рядами. Для всех, не считая Йойши, инцидент можно было считать исчерпанным.

Теперь, перед школьной решеткой, Йойша держался совсем не так, как обычно. Он колебался между отчаянием побитой собаки и лихорадочной потребностью болтать. Не успел он закончить свой рассказ, как на меня навалилось жуткое ощущение вины, говорит Дондог. Я не видел издевательств, жертвой которых стал Йойша, уже это было само по себе достойно осуждения, но сверх того, после перерыва, когда учительница объясняла, почему сахар растворяется в воде и как он карамелизуется, я никоим образом не разделил невзгоды Йойши. Эта эгоистическая отстраненность не имела себе прощения. На протяжении долгого сумеречного часа, когда лампы мрачно освещали подготовительный класс, Йойша оставался один на один со своей болью, с воспоминанием о своем страхе и, возможно, со своим стыдом. Я не справился со своим долгом старшего, не сумел защитить младшего брата. Не смог соблюсти самой элементарной солидарности, сподобиться тех же мук, что и он, в то же, что и он, время.

Йойша нервно улыбнулся и начал отмывать слюной кровяное пятно, метившее штанину его брюк. Он и не думал в чем-то меня упрекать, да, впрочем, в нем уже чуть ли не сквозило удовлетворение, что он так легко отделался. Действительно, у старшеклассников не было времени спустить с него штаны — процедура, которую ученики называли продувкой.