Еще один год в Провансе - читать онлайн книгу. Автор: Питер Мейл cтр.№ 36

Страница

Суньте том под мышку и отправляйтесь в тенистый уголок сада с видом на долину. Плавно опуститесь в гамак, устройтесь в нем поудобнее, поправьте подушку, водрузите Гиббона на живот. Прислушайтесь к звуковому фону. В кустах оглушительно стрекочут cigales, где-то вдали гавкает собака, лениво, но достаточно громко и упорно, как будто приглашает вас к диалогу. Под гамаком в траве ящерки с хрустом перемалывают челюстями жуков и подобную мелкую живность. В общем, сельская идиллия, тишина и покой.

Разводя локти до краев гамака, поднимаете Гиббона, придаете ему рабочее положение. Ох и тяжел же он! Поверх страниц вы видите пальцы своих ног, озираете веревки гамака, корявый дубовый сук, к которому гамак привешен, далее простирается панорама Люберона. В лазурном небе лениво парит коршун, едва шевеля крыльями. Гиббон тяжелеет с каждым мгновением, как будто соком наливается. Он претерпевает закат и падение на ваш уважаемый живот — не впервой ему это и не в последний раз. Вы решаетесь слегка вздремнуть, не дольше пяти минут, а потом разобраться с Римской империей времени упадка. Через два часа вы просыпаетесь. Условия освещения изменились, небо над горами уже не ярко-голубое, начинает приобретать фиолетовый оттенок. Гиббон окончательно закатился и упал, покоится под гамаком со смятыми страницами. Вы отряхиваете книгу, расправляете страницы и помещаете закладку на сто тридцать пятой, приличия ради, и отправляетесь к пруду. Погружение в прохладную воду приносит блаженство, и вы осознаете, что сиеста — вовсе не такая уж плохая затея.

Нельзя сказать, что старость — с нетерпением ожидаемый период жизни, и никакой словесный камуфляж стариковского лобби не сделает привлекательнее эту пору расплаты по счетам. Но старость в Провансе не лишена некоторых утешительных особенностей как морального, так и материального свойства. Некоторые особенности даже можно внести на счет в банке.

Предположим, вы давно на пенсии и ваше главное достояние — ваш дом. Дом вас устраивает, вы намерены прожить в нем до своего последнего появления на публике с оповещением в соответствующем разделе местной газетенки. Но пока вы еще живы, вы тратите деньги, и иной раз немалые. Внук «феррари» захотел, повар тоже жить должен, вина все дорожают… Приходит момент, когда вы чувствуете, что нужно пополнить кошелек. Скажем, посредством продажи дома. Сделать это вы можете, прибегнув к специфически французскому способу en vinger [86] .

Это своего рода азартная игра, лотерея. Вы продаете дом дешевле его рыночной стоимости, но с собой в придачу. Договор купли-продажи предусматривает ваше проживание в проданном вами доме до момента вашей кончины. Вы живете в своем доме и тратите полученную кучу денег, покупатель сэкономил на приобретении и надеется, что у вас есть совесть и вы не будете слишком долго отягощать своим присутствием чужую собственность. Не всем эта система нравится, но французы в отношении собственности и денег народ практичный и видят в ней определенные преимущества.

В игре не всегда везет, и не так давно в городке Арль, который и сам молодостью не отличается, известном своими дамами — арлеанками Ван Гога, Доде и Бизе, — приключился курьезный прецедент. В этом городе, основанном еще до Рождества Христова, в 1997 году скончалась мадам Жанна Кальман — символ бодрящей атмосферы Прованса и жупел спекулянтов недвижимостью.

Мадам Кальман родилась в 1875 году, вроде бы в молодости и с Ван Гогом встречалась. В возрасте девяноста лет она продала свое жилище местному адвокату, в свои сорок сущему сосунку, имевшему, впрочем, все основания полагать, что он совершил выгодную сделку.

Но Кальман зажилась на свете. Она обтиралась оливковым маслом, поглощала чуть ли не килограмм шоколада в неделю, до ста лет гоняла на велосипеде и бросила курить в сто семнадцать. Согласно официальной статистике, к моменту смерти — в сто двадцать два года! — она была старейшим жителем планеты. Несчастный юрист года не дожил до вступления в права собственности, умер семидесятисемилетним.

Кальман, конечно, исключение, своеобразная клякса в ведомостях страховой статистики, однако иной раз мне кажется, что некоторые из здешних старичков-бодрячков могут собраться с силами, поднатужиться и побить ее рекорд. То и дело я сталкиваюсь здесь с такими сгустками энергии. Торговец антиквариатом древнее своего товара, старая ведьма, сметающая тебя с дороги у гастрономического прилавка, корявый, но крепкий феномен, обихаживающий в огороде свои томаты и баклажаны… В чем причина их доброго здравия и долголетия?

В течение нескольких лет мы жили неподалеку от семейства, старейший член которого, известный в округе как Пепе, каждый день привлекал мое внимание. Невысокий сухощавый джентльмен, всегда в застиранных синих куртке и брюках, с непременной кепкой-блином на голове, он ежедневно прогуливался по дороге, заходя в наш проезд, чтобы проинспектировать виноградники. Часто он заставал там кого-либо за прополкой, подрезанием лозы, распределением каких-нибудь сульфатов. Старик опирался на палку и наблюдал.

На советы он не скупился, а для придания им большего веса ссылался на свой восьмидесятилетний опыт. Если кто-то имел наглую неосторожность не согласиться с его суждением, он тут же вытаскивал пример из прошлого.

— Конечно, — кивал он, — где уж вам вспомнить лето сорок седьмого. Град в августе с перепелиное яйцо, как сейчас помню. Виноградники выбило начисто.

Такого рода аргументы мгновенно гасили энтузиазм его оппонентов. Природа оптимизмом не отличается, говаривал Пепе. Уделив часок виноградникам, он возвращался домой, на кухню к своей снохе, где, вероятно, тоже не скупился на советы.

Мне кажется, что Пепе был человеком спокойным и уравновешенным. Расположение морщинок на его лице никоим образом не мешало появлению улыбки, которую никак нельзя было назвать белозубой — скорее беззубой, — но тем не менее весьма приятной и заразительной. Ни разу не видел я его возбужденным или сердитым. Некоторые из явлений современности он беззлобно критиковал, к примеру мотоциклы — тарахтят громко, но другие ему даже нравились. Особенно телевизоры с большим экраном, позволявшие наслаждаться старыми американскими мыльными операми. Умер он, когда ему было далеко за девяносто, и хоронила его вся деревня.

Подобных ему множество. Передвигаются они порой весьма бодро, с завидной уверенностью, забегают в кафе, прильнуть к стаканчику вина или пастиса. Как солидные птицы на телеграфных проводах, они восседают на деревянной скамье на деревенской place перед военным мемориалом. Узловатые руки их покоятся на набалдашниках тростей, обладающих не менее выраженной индивидуальностью, чем их хозяева. Из-под густых бровей сверкают зоркие глаза. Жизнь им выпала нелегкая, если судить по нынешним стандартам. Они упорно трудились, и труд приносил им немногим больше, чем необходимо для поддержания жизни. Никаких зимних отпусков в Карибском бассейне или на горно-лыжных курортах, никаких гольфов-теннисов, ни вторых домов, ни новых автомобилей каждые три года — ничего из этой шелухи, которая в наши дни считается непременной принадлежностью достатка. Но вот они перед нами, крепкие, бодрые, несокрушимые.

Страница