Парадокс параллельных прямых. Книга первая - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Вильданова cтр.№ 18

– И посуду он перебил?

– Нет. Посуду перебила я. Но он постарался сделать так, чтобы я этого не заметила.

– Симон твой верный влюбленный рыцарь.

– Это пройдет.

– А если нет?

– Я старше.

– Ты всегда была старше.

Электрическая лампа загорелась сильнее, после чего опять начала гаснуть. Не поднимаясь с кресла, Этьена потянулась и выдернула из розетки шнур.

– Интересно, какого цвета у него глаза? Серые или голубые?

– Васильковые…

Мадлена удивленно покосилась на Этьену, не удержалась и зевнула, торопливо прикрыв рот ладонью.

– Ложись-ка ты спать, – устало улыбнулась Этьена.

– Но…

– Пошли, – встав на ноги, она потянула за собой Мадлену, – три часа поспишь, потом я тебя разбужу, выпью снотворное и залягу до утра.

– Хорошо, – сломленная усталостью, покорилась Мадлена, – сейчас он под наркозом. Если что…

– Я тебя разбужу. Пошли, я постелила тебе в гостевой спальне.

Этьена мягко вытолкнула Мадлену из комнаты, дождалась, пока в конце коридора хлопнула дверь, и присела на край кровати.

– Здравствуй.

Она осторожно положила поверх его ладони свою и нежно провела пальцами по коже.

– Здравствуй.

Только теперь глаза смогли внимательно изучить его лицо. Этьена потянулась вперед и легко коснулась пальцем глубоких вертикальных складок между бровями.

«Ты изменился. Постарел… нет, повзрослел, – она подняла и прижала к щеке его руку, – тогда этих морщинок ещё не было…тогда…»

4

Тогда была очень ранняя весна. Наперекор привычному ходу вещей, при котором за прохладным февралем обычно следовал тепловатый март, с начала марта солнце жарило уже так, что весеннее цветение растений свелось к каким-то двум-трем неделям, в течение которых Париж поочередно утопал то в солнечно-желтом море ракитника, то в лиловых волнах глициний, то в фиолетово-розовом океане декоративных слив и японских вишен.

А когда улицы устлали бело-розовые ковры упавших лепестков, в Париже зацвела сирень. Ею насквозь пропахли Елисейские поля и Большие бульвары, Монмартр и Вогезская площадь. Даже в стиснутых каменными стенами тупичках и проходах в районе улицы Муфтар, ежедневно собиравшей толпы распаренных туристов, стойкий аромат полностью заглушил запахи бесчисленных закусочных, бесперебойно снабжающих всё тех же туристов минеральной водой, колой, блинами, сандвичами, жареным картофелем, шаурмой, креветками, свежевыпеченным хлебом и хорошо выдержанным сыром, пряностями, сладостями, соленостями, копченостями, фруктами и сухофруктами. Сладкий до одурения аромат поглощал в себя всё, лишь иногда, там, где на улицу выплескивался остро-горько-колючий шквал китайских специй, пряно-сладкий воздух приобретал непередаваемо пикантный оттенок.

Душные дни сменялись такими же душными вечерами. Только ночами огромная доменная печь, в которую солнце превратило Париж, на краткий миг перед рассветом остывала, чтобы с восходом опять начать раскаляться.

Днем весь город прятался под бесконечной чередой огромных зонтов, расставленных перед кафе и магазинами. Везде, где только возможно, распахивались окна и двери, столики выносились на открытые веранды и просто на тротуары, а толпы одурелых от жары людей медленно текли сквозь город, пропитывая собой, как кровью, каждую клеточку его каменного тела.

А ночью… Ночью, в непередаваемом лиловом сумраке, когда угасающий свет заката перемешивался с бледным и ненужным светом уличных фонарей, город-чародей превращался в наполненный тайнами дворец Шехерезады, в пряной духоте которого витали тени и самой томной восточной красавицы и её сурового повелителя, каждую ночь безропотно покоряющегося колдовским чарам её голоса.

Здесь, почти в самом центре Парижа, в квартале писателей и художников современный город словно исчезал, уступая место тихой средневековой улочке с травленными временем заборами, увитыми плетистыми розами. Иногда сквозь неплотно закрытые створки ворот можно было видеть укромные тенистые дворики, белые плетеные кресла, расставленные под полосатыми зонтиками, траву. Не выгоревшую на солнце щетину, а аккуратно подстриженный ярко-зеленый ежик, усеянный мелкими звездочками цветов. Не хватало только лошадей, привязанных у потемневших столбов старых коновязей, да женщин в длинных развевающихся юбках. Вместо них по выщербленной мостовой медленно тек непрерывный поток туристов.

Раньше на этом месте находился постоялый двор. Впрочем, хотя его вот уже лет сто, как закрыли, само здание, спрятанное внутри дворика, почти не изменилось. По-прежнему трехэтажное, оно, как и раньше, отгорожено от улицы чугунной решеткой, обильно украшенной кованными цветочными гирляндами. Такие же чугунные ворота открываются в квадратный внутренний двор, в прошлые времена выложенный камнем и запруженный экипажами.

Возможно, в те времена на первом этаже центральной части дома был ресторан, на втором и третьем располагались гостиничные номера. В левом флигеле жила семья хозяина, а правый отвели под конюшню, склад и каретный сарай.

Возможно.

Хотя, очень может быть, что хозяин с семейством жил над рестораном, а постояльцы занимали более тихий флигель.

С тех пор дом неоднократно перестраивали.

Снесли часть каретного сарая, засадив освободившееся место травой. Переоборудовали конюшню, устроив вместо выломанных денников гараж. Узкие окна первого этажа расширили, трухлявые изъеденные временем стропила веранды заменили на новые, покрашенные в темно-коричневый цвет, балки.

С улицы было слышно, что в доме веселились. Через открытые двери комнат на веранду выплывал легкий голубоватый дымок, пронизанный всплесками музыки, шорохом ног, гулом возбужденных голосов и мягким позвякиванием льда, который бармен выхватывал из обернутых бумагой ведер и бросал в высокие тонкостенные стаканы.

Вечеринка явно удалась. Широкие панорамные окна превращали ярко освещенную комнату в подобие сцены, одновременно деля её на несколько зрительно независимых частей. Несомненно, центром композиции являлся огромный полированный бар, собравший вокруг себя почти всю не танцующую часть посетителей.

Он стоял спиной к окну, почти на целую голову возвышаясь над обступившей его группой взбудораженных мужчин и женщин. Чересчур высокий, в светлом костюме, тесно обтягивающем ещё по-юношески худощавые, широко развернутые плечи, светловолосый.

По-видимому, сначала он внимательно слушал невысокого активно жестикулирующего мужчину. Затем повернулся к соседу справа, демонстрируя окну четко очерченный, на редкость соразмеренный профиль с приподнятой линией скул, прямым носом и небольшим слегка заостренным подбородком.

Не лицо, а чеканный профиль на медали!

Вот он поставил на стойку пустой бокал, ослепительно, так что влажно блеснули зубы, улыбнулся подошедшей девушке и опять обернулся к черноволосому, по-детски склонив голову и заворожено следя за худыми, нервными ладонями мужчмны, стремительно вспарывающими воздух.