При слове «взрывчатка» милиция подобрела: «Пожалуйста, подробнее, товарищ капитан», и тут «товарищ капитан», совершенно разгулявшись, ляпнул, что дом номер девяносто шесть (кстати) недавно заминирован.
«Спасибо за информацию, – сказали милиционеры. – Поехали». – «К…куда?» – сказал Толя, и это было воспринято как сопротивление – в тот же миг он был свернут, как белье.
В отделении Толю пытали недолго, на место отправился наряд милиции, который и обнаружил в подъезде коробку из-под торта.
Она там за дверью стояла.
Большая такая коробочка.
Которая «тикала».
Из поселка Кувшинка и из города Мурманска срочно выписали саперов, и саперы с помощью приборов в сей секунд установили, что в коробке бомба.
Собака решительно не хотела нюхать всю эту х… ерундовину и тянула в сторону, и тогда в дело пустили умного робота из города Мурманска, который все в ней активизировал, после чего коробку взорвали.
В результате робот оказался изгажен, поскольку в коробке до самых краев оказалось Толино дерьмо, а в нем уже был аккуратно утоплен Толин же будильник.
– Это он так болеет, скотина! – воскликнул начальник штаба насчет Толи и коробки. – А скотина, – тут он просветлел лицом, – должна все время стоять на вахте.
С тех пор Толю часто можно видеть с кортиком на боку.
Охота на лис
Кулькин, сволочь, пригласил меня на охоту на лис. Я ему подарил списанные белые потники, а он из них маскхалаты сшил и: «Давай, – говорит, – на охоту сходим, обновим их».
Я ему говорю, что никогда не охотился ни на что, кроме как в детстве на соседскую морковку, а он мне – редкий, мол, случай, да и луна, красиво.
Я и согласился. До свалки нас довезли, потому что сами перемещаться мы бы не смогли – столько мы на себя напялили: водолазные свитеры две штуки со штанами, ватник с другими штанами и эти маскхалаты.
Ружье мне Кулькин свое запасное дал, и вот залегли мы на этой свалке, куда лисы частенько заходят на крыс поохотиться и вообще поесть.
Луна, можно сказать, шпарит во все лопатки, светло, как днем, мы лежим – и ни одной лисы на километр в окружности.
Кулькин от скуки начал крыс стрелять. Те, как высунутся из норки и побегут, так Кулькин и щелк – готово!
Щелкал он, щелкал и вдруг убивает, видимо, самую главную крысу или, может, принца наследного.
Тот, пока с мусорной насыпи катился, очень сильно верещал. И вот случилось чудо: на этот писк вылезло миллион крыс.
Кулькин, как только их увидел, так с небывалой прытью вскочил, ружье за спину и как побежал – крысы, этакой Ниагарой, за ним, а я, все это наблюдавший, как мне казалось, со стороны, вдруг через какое-то время ощутил, что бегу рядом с Кулькиным и даже, может, на полкорпуса впереди. До этого мы с трудом во всем своем одеянье даже рукой шевелили, а тут оно нам абсолютно не мешало, и еще Кулькин на бегу успевал вверх вспрыгнуть, как сайгак, чтоб сориентироваться, где мы, а где крысы.
С километр так бежали, потом крысы отстали. А тут мы еще одного мужика догнали – он, наверное, с отпуска с чемоданом грустно среди ночи плелся. Так он, нас как увидел, так молча перед нами побежал, и чемодан ему совершенно не мешал.
Я потом Кулькину говорю: «Сволочь!» – а он мне: «Зато, знаешь, как мы выглядели бегом и в лунном свете? Как два белых медведя. И мужичка совершенно взбодрили, а то б он до утра до дому бы шел. А так – в шесть секунд доскакал».
Скотина
Меня все считают полной скотиной. Я имею в виду свое начальство. Но если нужно в Персидский залив боевое траление идти обеспечивать, так: «Владимир Иваныч, будьте так любезны, возглавьте оперативную ремонтную группу, без вас – никак».
Это значит, я всех своих сварщиков, обеспечивающих подводные лодки, срочно должен переучить на ремонт надводных кораблей и переместиться в Персидский залив на плавбазе, переоборудованной под ремзавод.
А по дороге я должен еще и на складе в Йемене запчастей набрать.
А на этой базе под вентилятором в американской кепке «Navy» сидит каплей с ТОФа, поскольку это их база и к Северному флоту она никакого отношения не имеет, а у меня к ним только заявка есть, на которую ему насрать, – так он мне и сказал, прежде чем на сегодня уснуть в поту.
Когда я от него вышел, то увидел, как мой механик обнимает дизель: там посреди двора дизель в деревянной коробке стоял, и на нем адрес написан, и адресатом был мой механик. «Мой! Мой дизель!» – орал механик, но нам бы его все равно не дали.
Мы потом местного мичмана нашли и налили ему ведро, после чего он нам сказал, что его урод начальник приходит в девять, а если мы придем в шесть утра, то он нам заднюю дверь откроет, и мы все возьмем.
Так мы и сделали: притащились в шесть и до девяти все со склада дружественного ТОФа сперли.
А механик не хотел без дизеля уходить – и мы опять к мичману, на что он говорит, что к дизелю все привыкли: он посреди двора стоит, и сразу заметят пропажу, но потом решили коробку приподнять, дизель свистнуть, а ее на место поставить. Так и сделали.
Только в море потом выяснили, что все хорошо, но украли тонну электродов постоянного тока, а нам нужен переменный. Но тут к нам подошел один орел и говорит: «Пропадаю. У меня тонна электродов на переменный ток, а мне нужны на постоянный», – после чего мы с ним обнялись. Он к нашему борту подошел, трап бросили, и целый день у меня матросики туда-сюда электроды таскали: туда на постоянный, а оттуда – на переменный. А старпом нашей шаланды, по кличке «Смеющаяся лошадь», у меня спрашивал: чего это мои люди делают? На что я ему отвечал, что они у меня повинились, и я под палящим солнцем их заставляю взад-вперед электроды таскать.
«Ну ты и зверье!» – сказал мне он с уважением, а потом я утром просыпаюсь оттого, что он своим мичманам разнос устроил и заставил их целый день с кормы в нос и обратно пустые бочки в наказание таскать.
Сколько потом всего было – не передать. Там же американцы как раз воевали.
Нас облетали, обстреливали и провоцировали всячески, а мы знай под огнем свое дело делали.
Каждый день думал: вот сейчас нас тут кокнут – и никто ничего не узнает.
До того накал страстей был, что только он один за натуральную жизнь и считался.
Поэтому я и уволился сразу же, как только назад на Северный флот попал. Опять меня все стали считать полной скотиной, а я это больше уже выносить никак не мог.
Покурить
Не про все у нас говорят.
Своим, во всяком случае.
Существуют какие-то очевидные вещи, о которых и говорить-то не стоит, потому что и так все ясно.
Вот, например, о волне. Ну зачем говорить своим о том, что в море бывают волны и что тогда вода то поднимается, то опускается?