По поселку уже бежали женщины. Жены. Жены всегда и все узнают первыми. Они бежали к дому командира. В квартире командира – толпа женщин.
Главная – командирша, Вера Ивановна. Женщины все обратились в слух.
– Девочки, – говорит Вера Ивановна, – пока только известно, что у них пожар в восьмом и девятом. Это тринадцать человек. Что с ними – неясно. Один офицер – Балаян, старшина турбинистов мичман Деев и остальные матросы.
– А Саша? – слышится голос Светы где-то сзади, – Саша!
– Саша? Какой Саша?
Света пробирается вперед:
– Саша! Робертсон!
– Девочка, а ты ему кто?
Робертсон вылез из трюма. Жарко. В отсеке по-прежнему жарко, но уже можно двигаться – тапочки не прилипают к палубе – значит, отсек остывает. Он подошел к переборке, попробовал к ней прикоснуться и тут же отдернул руку – еще горячо. Где-то был градусник. В отсеке где-то тут висел градусник – он его видел. Он находит аварийный фонарь. Свет в отсеке каким-то чудом еще есть, но горит только по одной лампочке аварийного освещения на каждую палубу.
Фонари. Два фонаря. Тут должны быть переносные аварийные фонари – он их недавно видел. Вот они – он их нашел. Теперь не страшно, если свет совсем погаснет.
В рубке БП-105 есть телефон. Он входит в рубку и хватает его – а вдруг он работает?
Нет. Не работает телефон, и «каштан» тоже замолчал. Сначала слышались команды, а теперь – ничего.
– Спокойно, Саша. Надо замерить кислород в отсеке.
Переносной газоанализатор на кислород здесь же. Но он подключен к сети.
– Не на батарейках! Черт! Углекислый газ. Этот можно замерить. Где он? А, вот. Этот работает от батареек. Так. Сколько там? 0,5 процента? Значит, отсек герметичен! Это уже что-то! Я загерметизировал отсек! И угарный газ! Его тоже надо замерить.
Робертсон замеряет. Угарного газа 10 ПДК – предельно допустимых норм. Надо снарядить комплект химической регенерации – она возьмет на себя угарный газ. Робертсон снаряжает установку химической регенерации. Потом он срывает полиэтилен со всех запасных фильтров – Рустамзаде говорил, что они и так будут работать. Полиэтиленовый мешок он надевает на голову и под нее сует пластину с регенерацией – он будет так дышать, пока не снизится концентрация угарного газа.
Робертсон открывает конторку на посту. На крышке приклеена фотография из журнала – девушка в купальнике. Чем-то она напоминает ему Свету.
– Вот видишь, – говорит он ей, – мы в отсеке одни. Что делать? Надо стучать! Сейчас попробуем.
Акустики. Рубка акустиков в центральном посту.
– БИП, акустики! Есть стуки в корме!
В центральном немедленно оживает командир. Все тут же в рубке акустиков. Командир выхватывает у акустика наушники, слушает сам. Он смотрит на акустиков и кивает:
– Есть!
Вручая наушники акустиков, командир говорит с сомнением:
– Только что это? Или что-то оторвалось и лупит по корпусу.
– Товарищ командир!
– Да!
– Стуки прекратились!
Робертсон в трюме прекращает стучать.
– Стучу в воду. Кто услышит десятый отсек?
Центральный, командир.
– Есть еще стуки?
– Нет!
– А в каком месте они были? Можно определить?
– Девятый отсек. Кажется, девятый. Ближе к корме!
– А десятый?
– Похоже на девятый, но и десятый тоже может быть!
– Слушайте!
Робертсон в десятом.
– Надо поесть. Надо найти воду. Интересно, сколько времени уже прошло? Часы! Черт! Я же в них нырял в трюм. Они же не должны пропускать воду.
Он встряхивает часы – из них во все стороны летят брызги.
– Так! Часов нет. А. на посту должны быть!
Он находит часы на посту.
– Ух ты! С момента аварии прошло шесть часов? Будто одна минута! Здесь есть цистерна воды. Пить хочется. Шесть часов не хотел, а теперь – хоть умри.
Он находит цистерну, воду, нацедил себе в банку.
– Подожди-ка! Я видел на сто пятом кран. Там должна быть вода.
Он находит и кран и воду.
– Кислород! Комплекты В-64. Они должны быть здесь! Если их снарядить.
Он нашел пятнадцать комплектов.
– Интересно! Мы вроде как в надводном положении. Ну да. Вот и глубиномер – мы в надводном. Валы не вращаются – мы просто стоим.
Робертсон рассматривает девушку на картинке, потом берет постовой журнал, открывает его и пишет в нем карандашом: «Я, лейтенант Робертсон, остался в десятом отсеке. В девятом был пожар. Не знаю, что там с людьми, но переборка еще очень горячая, рука не держит. Но может быть, они отсиживаются в конденсатном колодце? У меня есть вода, кислород от химической регенерации, и я постараюсь найти аварийный запас пищи. И сухари. Я где-то видел целую банку. Пожар произошел шесть часов назад. Я пошел искать еду».
Света врывается в квартиру к Вере Ивановне.
– Вера Ивановна! Он ведь жив?
– Кто жив?
– Робертсон! Саша!
– Деточка.
– Нет, Вера Ивановна, нет! Я знаю, что он жив! Он живой! А все мне говорят. они говорят. Вера Ивановна!
– Девочка, войди и успокойся.
Они уже сидят на кухне.
– Я только что отпаивала тут жену Балаяна и мичмана Деева. Теперь вот ты.
– А я знаю, что он живой, а они все мне не верят!
– Я тебе верю.
– Правда?
– Да.
– Только он меня не любит, Вера Ивановна. Он Катю любит, а она уехала. Вот я к нему и пришла. Так нельзя, да, Вера Ивановна?
– Это нечего. Он разберется. А если не разберется, то значит, недостоин он тебя вовсе.
– Вы не понимаете, Вера Ивановна, я-то его люблю.
– Вот и хорошо, деточка, выпей морс. Брусничный.
Робертсон в отсеке.
– Температура переборки сто градусов. Надо еще раз окунуться в трюм.
Робертсон кидается в трюм, потом он вылезает.
– Надо обойти отсек. Надо все время обходить отсек.
Обойдя отсек, он садится на пульте и приваливается к стенке – она прохладная. На минуту он забывается. Ему мерещится какая-то страшная рожа, что-то промелькнуло – что-то с хвостом.
Робертсон взвивается вверх – он не один в отсеке. Аварийное освещение слабое, он включает аварийный фонарь и исследует отсек метр за метром. В самой корме, в углу он видит две светящиеся точки – на него смотрят два глаза. Лоб его покрывает испарина. Потом на свет выходит кот.