– Я!
– Заступаешь дублером вахтенного офицера.
– Есть!
Робертсон подходит к Сове. Тот смотрит на него испытующе – вроде Сове еще чего-то надо. Потом Сова подходит к телефону и набирает центральный:
– Есть! Центральный!
– Кто?
– Вахтенный инженер-механик капитан третьего ранга Баллонов!
– Бал-л-лончик!
– Кто это?
– Это я!
– Кто это «я»?
– Смерть твоя! – говорит Сова и вешает трубку. На лице его выражение полного удовлетворения – это то, чего так ему не хватало. Потом он возвращается к Робертсону, который все еще стоит рядом.
– Ну? На чем мы остановились?
– На том, что я заступаю дублером вахтенного офицера.
– А-а-а. Ну так полный вперед! Чего ждем? С Кашкиным, во вторую смену!
– Есть!
Робертсон в центральном посту. На рулях – рулевой; вахтенный инженер-механик – на «каштане»; Артхюха – на своем пульте управления общекорабельными системами; вахтенный боевого информационного поста (БИПа) – у своей ЭВМ; на вахтенном журнале центрального – мичман Нестеренко; в центре – кресло командира, там старпом.
Кашкин знакомит его со всеми. Все ему кивают. Ну, со старпомом он его не знакомит – тут знакомить нечего.
– Вы лучше пройдитесь по отсекам, проверьте несение ходовой вахты, – говорит старпом, не отрывая взгляда от своего журнала боевой подготовки, – это полезней будет.
– Пошли, Робертсон, – говорит Кашкин, – пройдемся по отсекам. Мы в первом! – говорит Кашкин вахтенному инженер-механику.
– Есть! – говорит тот, и они спускаются вниз по трапу.
Ныряя через переборочные двери, Кашкин и Робертсон оказываются в первом отсеке.
– Вот, Робертсон, смотри, – говорит Кашкин, – мы в первом отсеке. Это отсек живучести. А почему? А потому что из него, чуть чего, подводник может выбраться через специальный люк – он наверху, на торпедной палубе – и через торпедные аппараты. А еще здесь есть аварийно-спасательные устройства – буй, который отдается для обозначения места затонувшей подводной лодки. Но тонуть эта лодка, сам понимаешь, должна на глубине, удобной для спасения – примерно метров в триста. Вот если над тобой триста метров, Робертсон, то тебя еще можно будет отсюда достать.
– А если четыреста?
– Можно и четыреста, но тогда нужны специальные автономные аппараты – они подходят к затонувшей лодке, присасываются сверху к комингс-площадке над люком, убирают всю воду из-под себя, потом открывают люк, и люди переходят в аппарат.
– А если глубже?
– А если глубже, то может раздавить.
– А какая вероятность того, что лодка затонет на удобной для спасения глубине?
– Никакой. Лучше вообще не тонуть. Вот поэтому мы и проверяем вахту. Вахта на корабле несется именно для того, чтоб не утонуть. И не сгореть.
– И вахта гарантирует.
– Ничего она не гарантирует. Лозунг на скале видел?
– Где североморец?
– Ага!
– Видел.
– Вот там все правильно написано. Особенно под лозунгом, – говорит Кашкин, наклоняясь куда-то под колонку ВВД. Вылезая из-под нее, он представляет ее Робертсону: – А это колонка ВВД. На каждом клапане все написано – что, для чего, почему. Отсюда можно аварийно продуть все группы ЦГБ, дать «пузырь в нос» или продуть ЦГБ по группам. Понятно?
– Понятно, – говорит Робертсон, хотя по нему видно, что ему пока ничего не понятно.
– Ничего, Робертсон, – говорит Кашкин, – привыкнешь. Пошли дальше. – А это выгородка кондиционирования первого отсека. Тут у нас компрессор, который недавно взрывали всякие взрыватели, как ты помнишь, тут у нас отсечный вентилятор, углекислотный регенератор морской – заведование твоего друга Рустамзаде, а под палубой – аккумуляторная батарея на сто двенадцать элементов. Сама батарея у нас поделена на две части. Первая часть в первом отсеке – вот она, а вторая часть – во втором.
– А еще что здесь есть?
– А еще у нас здесь гидроакустический комплекс со своими выгородками, насосы главной осушительной и трюмной магистрали, шпили, торпеды, торпедные аппараты и прочее. Да! Среди прочего – гальюн первого отсека, замечательное устройство, которое ты еще до конца не изучил, и цистерна пресной воды – к ней подведен воздух низкого давления через редукторы. Давим воздухом – и есть в кране вода. И за всем этим наблюдает.
– Вахтенный первого отсека мичман Завирюха!
– Вот тебе и вахтенный. Завирюха, сообщите в центральный по телефону, что мы у вас были и проверили несение вами ходовой вахты.
– Щас сделаем!
– Ну все, Робертсон, пошли во второй отсек.
В это время к доктору в амбулаторию выстраивается очередь матросов. Доктор их принимает.
– Ну? – говорит он.
Вошедший матрос говорит ему:
– Тащ-ка, от головы чего-нибудь дайте.
Доктор выдвигает ящик стола – он полон таблеток:
– Бери любую.
– А она от головы? – с сомнением говорит матрос.
– От головы! Разломишь пополам и съешь. Вторая половинка – от живота.
– Да я ж серьезно, тащ-ка, болит.
– Ну тогда съешь всю таблетку.
Следующий матрос входит, тщательно закрывает дверь, поворачивается и говорит таким тоном, будто сообщает доктору военную тайну:
– Тащ-ка! У вас от головы чего-нибудь есть?
Через какое-то время резко открывается дверь амбулатории и из нее показывается доктор со стоном.
– А-а-а. я с ними с ума сойду! Все от головы! Все! Константиныч! – ловит он проходящего мимо химика – посиди за меня пять минут! Мне надо феншуй свой срочно включить! Расслабиться! Срочно в койку.
Картина: доктор в койке в изоляторе с умиротворенным выражением на лице, с закрытыми глазами расслабляется, а рядом, через стенку, в амбулатории, Константинович выдает всем таблетки от головы.
Ночь. Тихо. Только вентилятор отсечный работает. Ни звука. И тут матрос Алиев, спускаясь по трапу, поскользнулся и полетел вперед. Головой он влетел в ящик. Ящик всмятку. Алиев цел, но лоб рассек. Из рассеченного места течет кровь.
Алиев молча направляется в соседний отсек искать доктора.
Доктора он находит лежащим на верхней койке в изоляторе. Тихо открывается дверь изолятора, бесшумно входит в нее Алиев, и вот он уже зависает над лицом доктора. Алиев вглядывается, будто принюхивается.
Док уже проснулся, но все еще надеется, что это не к нему.
Кровавая рожа зависает над доком. Рожа сопит, по ней течет кровь. Рожа начинает на ощупь искать доктора: