Спящий мореплаватель - читать онлайн книгу. Автор: Абилио Эстевес cтр.№ 34

Когда Болтун объявил, что Яфет исчез вместе с лодкой, Андреа не поверила внуку. Болтун шутил или говорил всерьез, но ошибался. Она вскрикнула, сама не понимая, что означает ее крик — то ли жалоба, то ли мольба о помощи. Возможно, ее окрик предназначался Болтуну за то, что он шутит такими вещами, а может, наоборот, он выражал ужас, которого не могло не вызвать подобное утверждение.

Все прибежали на кухню и окружили наконец Болтуна. Впервые Немой Болтун оказался в центре внимания всех домашних. Это не принесло ему облегчения, наоборот, заставило еще сильнее почувствовать свою беспомощность и ощутить, что ему немедленно, отчаянно необходимо удостовериться в том, что это не происходит на самом деле, а всего лишь кошмарный сон, от которого нужно только пробудиться.

Но он не проснулся. Это не было кошмарным сном. По крайней мере, не тем, который рассеивается от простого движения, звука, открытия глаз. Этот кошмар был навязчивый и реальный и требовал не открыть глаза, а скорее закрыть их. Поэтому он закрыл глаза. И вздохнул, одновременно осознавая, что повторяет громким голосом, с решимостью и уверенностью, удивившими его самого:

— Яфет уплыл на лодке.

Он понял, что ему поверили. И именно поэтому он остался на кухне один. Вернее, не совсем один — Валерия, которая тоже закрыла глаза, осталась стоять, прижавшись к стене между кухней и гостиной, затем подошла к бывшей уборной, где теперь были куры и корова, и зачем-то постучала в дверь.

Все остальные выскочили на пляж, под бесконечный дождь и шквальный ветер. Хуан Милагро побежал к сарайке. Энергично жестикулируя, дал понять, что «Мейфлауэра» нет в его обычном укрытии. Мино и Полковник-Садовник, увидев жесты Хуана Милагро уже с причала, обогнули его и обнаружили только отвязанный конец троса. Мамина, Элиса, Оливеро и Висента де Пауль бродили по грязному песку. Казалось, они что-то ищут в песке, заходят в воду и достают ракушки, подбирают водоросли, как будто так могут обнаружить на берегу след беглеца, случайно оставленный след, прощальное послание.

Дождь размывал, растушевывал контуры их фигур и лица, заранее превращая их в тех, кем они станут — персонажами, эскизами, расплывчатыми действующими лицами воспоминаний и фантазий, из которых Валерия тридцать лет спустя, в Нью-Йорке, составит историю, полную поражений и исчезновений.

Они не смотрели друг на друга и не разговаривали. Каждый был погружен в себя. Так они надеялись отдалить трагедию. Если бы они посмотрели друг на друга и заговорили, им пришлось бы признать, что то, что с ними происходит, правда.

Только Хуан Милагро, казалось, осознавал, что происходит, он побежал к своему джипу времен Второй мировой и попытался завести его. Для этого нужно было соединить два проводка. Давно барахливший, да еще холодный и влажный, двигатель запнулся, чихнул и натужно затарахтел, выпуская облако черного дыма. Словно пробудившись от спячки, Элиса побежала к машине и села рядом с Хуаном Милагро. Джип, выпуская белые кольца дыма и подпрыгивая на ухабах, скрылся из вида между белых зарослей, которым даже этот проливной дождь не мог вернуть их настоящий цвет.

Валерия встанет в десять утра. Она не станет смотреть на часы. Утренний свет будет прекрасным и грустным. Никакой циклон не будет угрожать ее жизни. В ее новой жизни не будет места таким угрозам. Как и многим другим. Снег, наверное, идет всю ночь — неутомимый, равнодушный, монотонный и прекрасный. Она будет одна. Никто ее не обнимал этой ночью. Ее обрадует и опечалит снегопад, на который она будет смотреть так далеко от Гаваны и от своей прошлой жизни. Все, что ей будет видно из окна, выходящего на Риверсайд-Драйв, будет покрыто снегом, который укутал ели и повис на сухих ветвях деревьев, как сутана. И замерзший Гудзон будет занесен снегом.

Стоя у окна, Валерия будет меланхолично смотреть, как падает снег. Будучи натурой утонченной, она подумает: «Я чувствую себя как персонаж с гравюры Дюрера».

Так же меланхолично она стояла на террасе в грозовое октябрьское утро тридцать лет назад. Странным образом, скажет она себе, все, что происходит в будущем, уже имело место в прошлом. Бога нет. Но есть предсказания и предчувствия. Возможно, Бог и есть предчувствия и это странное свойство событий — повторяться.

«Сейчас я смотрю на снег, — напишет она, — как однажды смотрела на дождь перед циклоном».

И в обоих случаях ни снег, ни дождь ее не беспокоили. Ее беспокоило исчезновение. И без того некрасивый пляж показался ей еще более уродливым, когда она открыла дверь. Мария де Мегара прошла вперед, словно собираясь быть ей проводником. Коты, наоборот, забились в угол под одним из кресел, привязанных к оконной решетке.

Яфет уплыл. Он не вернется. Она больше не увидит, как он бродит по пляжу в своих потертых советских шортах с бурыми медведями. Не увидит, как он плавает.

Как будто закончилась глава. И если эта глава закончилась, какой будет следующая, которая начнется?

Она подошла к перилам. Валерия и Болтун понимали бесполезность поисков. Валерии захотелось побежать к остальным, вернуть их в дом, объяснить им, отговорить. Вместо этого она смотрела, как они идут по волнорезу, почти не видному из-за волн и ветра, и ей казалось, что они идут по воде в неизвестность.

— Мама, я хочу спать.

Хуан Милагро всегда называл ее мамой. Мамина была ему как мать с тех пор, как ему исполнилось пять лет.

— Приляг ненадолго, Милагро, — ответила негритянка. Несмотря на то что у Мамины когда-то была дочь, умершая у нее на руках, а потом у нее была Висента де Пауль, Хуан Милагро был ей роднее и ближе всех. Мамина часто повторяла, что внутри ее, как в земле, корни этого огромного дерева, зовущегося Хуаном Милагро.

— Что за такие важные дела не дают тебе лечь, словно ты один можешь все уладить в этом доме?

— Я, как всегда, хочу спать и не могу уснуть.

— Тогда не ложись, какая разница? Спи так. Вот я, видишь, хлопочу на кухне, а сама сплю, не то чтобы я не проснулась сегодня утром, я сплю так давно, много лет. Все это сон, сынок, как поется в песне. В том числе исчезновение Яфета. И даже этот проклятый циклон.

Мамина обращалась с огромным мулатом, как с ребенком, и ему это нравилось. Старая негритянка была единственной, кто мог с ним так обращаться. Она была единственной, кто позволял ему проявлять слабость, кто не тре-бовал от него быть сильным и всемогущим, как Бог. Все остальные всегда ожидали, что он будет вести себя как могучий великан, всегда готовый прийти на помощь.

— Мама, мне нужно кое-что тебе рассказать.

— Я знаю, сынок, знаю, думаешь, я еще не поняла? Как только ты вошел весь мокрый и грязный, я так и подумала и сказала себе: «У Милагро что-то стряслось, и он хочет мне об этом рассказать». И я жду, терпеливо жду, потому что все на свете решается с помощью терпения. Поэтому я жду, пока ты выберешь момент и решишься рассказать мне, в чем дело.