— Я же ничего особенного не просил!
II
Сегодня вечером автобус, как всегда, почти пуст. Я вхожу в первую дверь. В глубине салона уселась нагруженная пакетами женщина; в середине прохода стоит седобородый индус в тюрбане. Водитель совершенно равнодушен к моему появлению; на протянутый проездной он даже не смотрит, подчеркивая тем самым, что его смена еще не началась. Мы отправляемся через четыре минуты, а пока он вешает куртку, раскладывает вещи, звонит по мобильному. Нелюбезность водителя меня не смущает, я сажусь так, чтобы напротив меня никого не было, и спокойно читаю «Либеральный телеграф» — его заголовки сообщают о внезапном обвале на Бирже, явившемся результатом хороших экономических показателей вчерашнего дня. Понимай как хочешь. Однако и эта тайна кажется мне совершенно нормальной. Автобус отправляется, то есть, правильнее сказать, застревает в первой же пробке своего маршрута: с тех пор как введен в действие срочный план по оптимизации дорожного движения, затор вдоль бульвара Победы ежедневно блокирует подъезды к Административному центру. Дорожное строительство в течение целого года отравляло воздух, однако после помпезного открытия «гражданских коридоров» для общественного и двухколесного транспорта, а также для личных машин льготников (многодетных матерей, беременных женщин, инвалидов) появилась надежда, что городу станет наконец «легче дышать», как выразился мэр. Жизнерадостные роллеры и велосипедисты теперь скользят по своим дорожкам в наушниках. Они хоть и омолаживают облик города, но затрудняют движение по «коридору» автобусов и такси. А машины, владельцы которых не имеют права на льготный проезд, скапливаются на оставшихся в их распоряжении узеньких ленточках шоссе. Я вижу лица томящихся в пробке водителей — в основном это люди самого деятельного возраста, около сорока лет. Над тротуаром висит сизый туман выхлопных газов, и многие прохожие дышат через прижатый к носу платок.
Итак, я вчитываюсь в мелкий шрифт статьи: «Почему снижение уровня безработицы приводит к падению биржевого курса?». На следующей остановке от чтения меня отвлекает группа школьников, человек двадцать, и две сопровождающие их учительницы. Наверное, они возвращаются с экскурсии или из спорткомплекса. Я снова склоняюсь над газетой и делаю вид, что не обращаю на них внимания. Дети с шумом разбегаются по вагону, но я лишь бормочу: «Потише, ребята». Один только я себя и слышу, но все-таки мне становится легче. Автобус трогается, гвалт прекращается. Через минуту я поднимаю голову, и моим глазам открывается странное зрелище.
Двенадцатилетние мальчишки и девчонки с бейджиками, указывающими их фамилии и адреса, в модных дорогих куртках и одинаковых ярко-оранжевых бейсболках с согласия сопровождающих заняли все сидячие места. Они расположились как дома, попивают сладкие напитки, играют в Game Boy, а те, кто войдет на следующей остановке, пусть едут как хотят, то есть стоя! Одна из сопровождающих поймала мой недоуменный взгляд и теперь смотрит на меня весьма нелюбезно. Она всецело на стороне детей — тоже напялила на себя ярко-оранжевую бейсболку и всех окружающих воспринимает как потенциальных обидчиков, сплотившихся против ее питомцев. Она зовет девчушку, еще болтающуюся в проходе:
— Одри, милочка, садись-ка рядом с Гордоном, там еще свободно.
Теперь все сидячие места заняты. Сопровождающая обнимает толстой ручищей веснушчатого мальчугана и снова кидает на меня подозрительный взгляд. Вероятно, сопровождающие усадили своих подопечных, чтобы утихомирить их, и, если понадобится, тут же велят уступить место кому-нибудь из старших… Возможно также, что дети завладели всеми креслами, чтобы их не заняли взрослые. Последующие события быстро развеяли сомнения и доказали правильность второй гипотезы.
Школьники прочно обосновались в креслах, а на толпящихся в проходе взрослых смотрят с презрением или не смотрят вовсе. Уставшие после тяжелого трудового дня люди взбираются в автобус, предвкушая спокойную поездку. Они видят, что все сиденья заняты, и лица их разочарованно вытягиваются. Сзади напирают новые пассажиры, бедняги вцепляются в поручни, чтобы не упасть. Я вижу пожилых супругов, нескольких не отрывающихся от телефонов яппи, бизнесменов, студентов, а в глубине вагона двух болтливых красоток пенсионного возраста, которые, судя по фирменным пакетам, только что совершили набег на столичные супермаркеты. Всех их шатает и подбрасывает под аккомпанемент радостного щебетанья наслаждающихся поездкой деток.
А сопровождающие и бровью не ведут. Наоборот, при появлении нового пассажира они следят за тем, чтобы их воспитанников не потревожили, ведь их обязанность — заботиться о школьниках, а не о взрослых. Неужели я один помню то далекое время, когда детям внушалось уважение к старшим? Впрочем, сами жертвы хамства благосклонно взирают на ребятишек, улыбаются им в знак симпатии, а некоторые даже расспрашивают о том, кто как учится, кому сколько лет, как кого зовут, кто где живет. Позабыты и усталость, и волнения рабочего дня. Взрослые видят в детях трогательный символ бесконечного обновления и незыблемости Вселенной. Мысль о бессмертии рода человеческого помогает им преодолеть житейские невзгоды. Всеобщие проявления чадолюбия растопили недоверчивость воспитательниц — их горделивая осанка показывает, как довольны они, посредники меж миром взрослых и миром детей, что им выпало счастье сопровождать малышей в этой поездке.
В сложившейся ситуации любое недовольное замечание с моей стороны будет воспринято враждебно. Я могу рассчитывать разве что на поддержку яппи — они все время говорят по телефону и еще ничем не проявили своего отношения к цветам жизни. Чью сторону они примут? Я здорово рискую. Один неверный шаг, и меня разорвут защитники детства. Но непреодолимое гражданское негодование так и подмывает меня указать педагогам, что неприлично школьникам сидеть и жевать шоколадные батончики, обсуждая «Гарри Поттера», когда взрослые теснятся в проходе… Дабы прощупать настроения общественности, я начинаю метать по сторонам яростные взгляды и наконец привлекаю внимание шестидесятилетних красоток, увешанных пакетами. Пора действовать. Не обращаясь ни к кому в отдельности, я громко и отчетливо произношу:
— Невероятно. Расселись по-королевски! Хоть бы один уступил место!
При этом я хмурю брови, чтобы показать, как шокирует меня все происходящее. Кажется, большинство пассажиров склоняется на мою сторону. Я продолжаю разглагольствовать, надеясь на поддержку пожилых дам. Увы, одна из них гневно разглядывает меня и, повернувшись к своей подруге, говорит хрипловатым голосом:
— Что это с ним? Неужели он детей не любит?
Я проиграл; меня не понимают даже люди, воспитанные в старых традициях. Дальнейшая борьба бессмысленна, лучше уж дочитать статью о ситуации на Бирже: «Почему экономический рост проявляется в увеличении дефицита?». Вдруг надо мною раздается лай:
— Уступите место, месье, я беременна…
Я испуганно поднимаю голову, и глаза мои упираются в округлившийся живот. Его владелица настроена не слишком дружелюбно. Я торопливо вскакиваю, а она недовольно бубнит, словно специально привлекая внимание пассажиров:
— Были бы вы чуть повежливее, давно бы поднялись!