Птичий грипп - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Шаргунов cтр.№ 16

– Штурмуют?

– Штурмовики? – Усы Рыкова изловчились. – Пускай поштурмуют! Рванет – мало не покажется! Там военнопленные, а не заложники – давай по-честному! – Он неприязненно комкал губы.

Неверов двинул дальше. Но, пройдя пару шагов, увидел, что Рыков стоит уже впереди него. Чертовщина… Степан зашел с живота. Да, то был Рыков, только в кожаный плащ переоделся… Ага, и родинка пропала.

– Русский триумф! Нация ощутила себя единым телом! – На этот раз Рыков лоснился, вот этот был настоящий, и усы по старинке блестели. – Русская Пасха! – Веселый язык смазал по усам.

Степан пошутил:

– Можно и похристосоваться!

Начались «скорые».

История мира мелькала на рассвете.

Колесницы неслись вперед-обратно, и ярые вожжи мигалок рассекали ночь. Сторонились папарацци, шатало снегопад.

Степан вскинул голову. Снег сыпал в глаза, снегу все равно, снег свое возьмет…

Автобус полз. Полз автобус. Медленный, чтобы успели отщелкать.

В голых окнах тела лежали вповалку, многие голышом. Запрокинутая детская голова.

Ее щелкали азартно, подпрыгивая к окнам.

«Я хочу в Чечню», – понял он в эту минуту.

И он хотел в Чечню молодые годы напролет.

Бывают разные интересы. Одни хотят присутствовать во время операции, когда беспомощного потрошат, или побродить туристом по гулкому моргу. Другие – отправиться на Крайний Север, в безвыходную мерзлоту. Третьи – прыгнуть с тарзанкой, сквозь голубые небеса вопя: «Аллилуйя!». Степан хотел в город Грозный.

Не из страсти к экзотике, но и из этой страсти тоже, чего скрывать.

Он многих просил составить ему компанию. Сокурсника Олежу, похожего на цаплю.

– Какие планы? В Чечню не хочешь?

Олежа (к тому времени он помирился со своей Светкой и собирался сыграть свадьбу) разразился смехом. И сказал, назидая:

– Чувак, тебе жить надоело? Ты ищешь прикола? Чувак, лучше прыгни с тарзанкой.

Как он мог сравнить подобную дрисню с Чечней? Дристун на ветру!

«Чечня не развлечение», – думал Неверов.

Чечня – это та точка, та возвышенность, над которой парит инфернальный двухглавый орел. Всякий вечер двумя клювами он расклевывает свежую печень. Это жуткое порно. Чечня прикована. Степа заглянет туда, чтобы найти трудягу – двухголового орла: обагренные мудрые клювы, стеклянный закат четырех очей… Заглянет, чтобы обнаружить прикованного горца, рычащего и сизобородого… С печенью раздолбанной…

Неверов предлагал поехать в Чечню другим ребятам-соцфаковцам. Отказывались. Слушали, как анекдот. Неудачный и даже бестактный. Их раздражала такая затея, возможно напомнив об опасности террора в их повседневной жизни – быть взорванными дома или в метро.

Как-то Степа приехал в гости к однокурснице Даше, и они остались. Она мечтала о замужестве, провинциальная девочка. Строила наивно-хищные виды на Степу. Она желала ублажить в нем самца – и поставила ему суровую музыку. За распитием водки с колой у нее на кухне они слушали диск покойного блатаря Круга. Да и крупноват был Степа телом, ни дать ни взять молодой Круг. Входя в роль Круга, Степа спросил хриплым голосом забавника:

– Даш, поедешь со мной в Грозный? На денек.

(Так задорно могла бы начинаться одна из песен Круга…)

Девушка согласилась. Но поняла его по-своему.

– Ты хочешь серьезных отношений, да? Признайся, ты меня проверял, да? – потревожила среди ночи.

– Чего?

– Ну это… в Чечню… как в разведку… Ты проверял? Ну… как жена декабриста… – блеснула в душной тьме познаниями студентка.

– Нет. Я просто предложил тебе Чечню.

– Хам.

И она пропала. Утром расстались, неделю она избегала его в коридорах вуза, да и он не особо преследовал. Чечня противоположна ЗАГСу.

Раз прикола ради Степа обратился к панкам:

– Поехали к чеченам? Я плачу. Это бодрит дух! Это против сытого мира! Айда к чеченам, мужчины.

Сказал это ребятам, тусовавшимся близ метро «Чистые пруды». С компанией раскорякой бухал коктейли расхристанный небритый мужик, чьи слезливые глаза были окружены острыми чернявенькими морщинками. Мужик оказался каким-то арт-директором. Только что он выдал ребятам пятисотрублевку, и они слушали его доверчиво, как буратины, передавая по кругу бутыль красного вина.

Арт-директор самолюбиво начал бычить на Степу:

– Слышь, толстый. Тебе, малыш, комсомольцем быть. Жалеешь небось, малыш, что при совке не жил?

– Дядя Миша, разбить ему ебло? – тут же поддержал агрессию неформал с бескровно-условным личиком.

Степа сбежал от них по сырым ступенькам.

Шли годы. Он стал предлагать Чечню нацболам, либералам, скинхедам, коммунистам. И эти все были за. Кто-то сострадал Чечне, кто-то был готов бросить на нее в полете одну большую бомбу, но затея чеченского трипа окрыляла каждую политическую птицу.

Наконец он понял: в Чечню поедет один.

На один день.

Луиза родилась в Бамуте. Светская советская семья. За стеклом, рядом с сервизом, хранился декоративный Коран, узорчато-непонятный, который не открывали. У отца на столе лежали мудреные чертежи, к обоям были приколоты схемы взрывчаток, на книжных полках толпились фолианты по химии. Потом – волнения, горячие разговоры взрослых. Сходы. Листовки. Общий клубок нервов. Луизе было двенадцать, когда ее мама, врач-терапевт, умерла от инфаркта прямо на работе, в поликлинике. Это был 92-й. Луиза пошла в «кружок суфистов». Надо знать корни своего народа, заново открыть веру – так говорили кругом. Вел занятия шестнадцатилетний паренек. Огненно-рыжий. Веселый. Руслан. Раз вечером Луиза принимала душ, отчего-то вспомнила о рыжем, думала про его сросшиеся брови, отдаваясь горячему пару, и сама не поняла, как влюбилась…

В 94-м у Луизы появился жених из родственного тейпа. Ей было четырнадцать, ему семнадцать. Их поженили. Грубый, уже мужик, презрительный, даже на религию он хмыкал и криво ухмылялся. Он повез ее в Грозный. И тут началась война.

Русские ударили по Бамуту. По дому, в котором выросла Луиза. Груды кирпича, нога в тапке. Землетрясение, грянувшее с небес. Папу убили. Луиза осталась с родителями мужа. Тот ушел в ополчение с тремя братьями. Старики и женщины скрывались сначала в подвале, затем перебрались в горный аул. Ночью усталая Луиза, замаявшаяся за день, не могла заснуть. Днем старуха шипела на нее, щипала кривыми ногтями, старик дурашливо пихал в бок, страшно подмигивая, а бедняжка вела хозяйство. Ее друзьями были овцы. И цыпки на руках.

96-й год. Перемирие. В аул заехал муж. Пьяный. В кожанке. Небритый. Ходил шатаясь и ударяясь. Говорил остервенело: «Я полюбил турчанку! Бога нет. Бог – это секс…». Ночью он крыл Луизу…