Птичий грипп - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Шаргунов cтр.№ 11

Щелкнул чемодан.

Из чемодана проворные руки похватали черные фуражки, черные ватники с белыми номерами на спинах, спортивные штаны. Взамен в чемодан полетели обычные гражданские тряпки.

Маша схватила бумажную трубу плаката и распахнула у себя на груди:

– МЫ ТОЖЕ ЗЭКИ!

Илья приложил к губам мегафон и заскандировал.

Его лозунги подхватили голоса.

– Мы с тобой! Мы хотим к тебе! На свободе как на зоне! На свободе как на зоне! – закричали ребята, переодетые в форменные одежды лагерных обитателей.

Зона засекла и увидела их при первом же приближении, но чего-то ждала, может санкций сверху.

Через полчаса железные ворота распахнулись, выпуская взвод бегущих солдат, среди которых выделялись злорадно искаженные бурятские физиономии.

– Чиво хотим? – фыркнул старшой, узкоглазый дедок в массивной фуражке с кокардой.

– Свободы, – нашелся Илья.

– Ой, блин. Собак позвать, чиво ли? Никак беглые? – Дед протирал свои глазенки, делая их еще косее, и с недоверием всматривался. – Ой! Дожили! Вы кто? Да вы беглые, бля! – внезапно озверевшим голосом крикнул он. – Вали их!

Солдаты того и ждали.

Еще через полчаса Маша одиноко сидела на чемодане, жевала бутерброды с сыром и запивала чаем из термоса.

Мусин и его активисты, побитые, маршировали маленьким строем на площадке между бараками и что есть мочи распевали песню Бременских музыкантов, обычную для образцовой колонии:

Наша крыша – небо голубое!

Наше счастье – жить такой судьбою!

В рабочем бараке стрекотали машинки. Бывший олигарх гордо держал голову, оторвавшись от шитья, и глаза его заливало ослепительное безумие.

Мы свое призванье не забудем!

Смех и радость мы приносим людям!

Поющий отряд вылетел из ворот. Маша радостно вскочила с чемодана.

А как же, спросите вы, как же те, кто был создан специально, чтобы утихомирить бунтовщиков? Они не дремали. Мусин сначала казался безвредным. Попугай-путешественник. Но после акции под Краснокаменском его словно впервые заметили. Признали за врага. И решили успокоить.

На дальневосточном острове случился очередной варварский акт дедовщины. Замучили срочника-первогодка. Общество обсуждало яркие подробности жуткого убийства, дымные кроваво-бурые кишки были вывалены в прессу. И вновь Илья придумал театральный ход. Хотя самому ему служба не грозит (откосил из-за больного сердца), он обреет себе голову в знак солидарности с призывниками.

Как на зло, погода испортилась. Вода хлестала с низких небес. Двадцать моментально намокших активистов выстроились в центре Москвы у Министерства обороны. Илья понимал, что отступать поздно. Маша достала из лакированной сумочки опасную бритву и тюбик крема. Густо выдавила другу на хохолок. Энергично, круговыми движениями растерла. Голова Мусина заклубилась седой пеной.

– Мир, а не война! Армия – отстой! – закричали пикетчики. – Долой призыв!

Маша взмахнула бритвой, шелковый черный локон полетел в лужу.

– Долой призыв!

И тотчас локон распался на отдельные волоски, которые заскользили по городу, уносимые потоками воды.

Локоны падали обреченно.

Илья ощутил укол в сердце, будто кто-то сейчас колдует над его восковой фигуркой. Как будто в этом обряде пострижения заключен тайный смысл – проститься с самим собой, отбросить прежние забавы, повторить погребальный ритм плачущей погоды.

Тем временем за происходившим следили. На Мусина смотрели четверо из-за темных стекол черной «Волги», припаркованной рядом.

Все четверо были негры.

Они плохо понимали в политике, но они ненавидели уличных фашистов за то, что те убили их чернокожего сокурсника, соседа по общаге.

Эти негры обратились в правительственную организацию молодежи, вращая белками глаз, надеясь, что им подскажут, где искать фашистов, чтобы с ними расквитаться.

Фашисты? Ау, фашисты!

Неграм указали на шоу, которое готовит Мусин. Мол, парень решил публично обриться, стать скинхедом. Вот из-за таких уродов и убивают ваших соплеменников из Замбии и Камеруна!

Следуя обычаю, Илья и Маша, ласково обнимаясь, сказали активистам: «Пока!» – и загрузились в вагон метро. Но лишь за тем, чтобы на следующей остановке сказать: «Пока!» уже друг другу. Илья вышел и поехал в обратную сторону.

Он еще рассмеялся, когда вслед за ним, ловкие, как баскетболисты, выскочили из вагона четыре черных парня.

Им было с ним по пути.

Мусин трясся в вагоне и смотрел на них, наслаждаясь их мощью, суровыми каменными лицами, широко дышащими ноздрями. Он вспоминал НАТО и негритоса в камуфляже, которому на входе сдал на время свою любимую штучку – скользкий тяжеловатый мобильник.

Голова у Мусина чесалась и зудела. «Негры, – клубились туманные мысли. – Правильно, что не ездят поодиночке. Ведь одному негру ездить опасно! Слишком много фашистов развелось! Какой все-таки позор – фашисты в стране, победившей фашизм!»

И, задумавшись, забыл про черных попутчиков. Он вылез из метро и отправился к дому.

Но негры не дали себя забыть.

Он начал набирать цифры на домофоне, когда увесистый кулак припечатал ему висок. Оглушенный, Илья упал в темную хлюпающую грязь у порога подъезда.

– Фашыст! Фашыст! Фашыст!

Он лежал, сжимаясь всем тельцем, прикрывая голову ладошками. Упругие кеды лупили, пинали, приплясывали, делая больно и страшно, и голубая джинсовая одежка его намокала темным цветом.

– Фашыст! – рычали негры интернациональное слово.

Удар в глаз. Что-то вспыхнуло ослепительным покаянным заревом.

И, задыхаясь в белом голом, пустом сиянии, Мусин сжал кулаки и прошептал, чувствуя на языке вкус грязи:

– Я – фашист.

Главарем фашистов был Данила. Степан посвятил ему стихотворение:

У вьетнамца стучат нунчаки,

Чурка держит склад ножевой,

А у русской рассветной чайки

Только слезная песня: «Ой!»…

Но порой, хохоча и плача,

Налетит, как сама метель,

И начнет клевать по-палачьи

Всю зазнавшуюся макрель.

А потом узелочком белым

Горизонта украсит мрак…

И во мраке собой, как мелом,

Нарисует германский знак.

Степан считал это стихотворение изящным.

Данила шнуровал тяжелые «гриндера» белыми шнурками. Шнуровал – прямо вот в эту минуту рассказа. У себя в прихожей.