Ура! - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Шаргунов cтр.№ 13

Ехал уже полчаса. Несколько раз пришлось выйти, пропуская народ. За это время он поменял позицию на старую — лицом к двери. Туннель давно оборвался, и вокруг поезда растекалась открытая солнечная местность. В вагоне полегчало, освободились места, но мужик не сел, а все стоял, налитой чугуном…

«Русский цветок», — думал я с тоской.

Есть своя правота за хмурой мужицкой силой. Мягкотелая угроза. Я недавно выругался на ментов. Но вдруг я зря… Менты родные наши, наши братья. С нищеты хамят и пытают и обирают. Любой бы так себя повел, обернувшись ментом. У меня пьянь ревет во дворе: «Слышь, я тебя загрызу… Я к тебе, сука, ночью приду!» Мужик волочет мужика по двору и орет: «Загрызу, бля! Знаешь, что такое грызть? Я тебя всего изгрызу!» И волочет по снегу… И мент в кутузке тоже так разойдется, что, блин… Как вдарит, так мрак закипит!

Но мужик, он всегда хозяин. Сарай запирает. Рыбачит. «Чтоб не последняя», — опрокинул стопку. Сквозь всю жизнь держит свой стиль, как атлант своды серого неба. Попробуй стиль мужицкий выдержать! Дальнобойщики. Охранники. Могильщики.

Кладбище… Тепло во мне растекается при виде кладбища, где есть простор растениям, а летом насекомые густо сбегают по березам. Могилки в однотипных голубеньких оградах. Пускай могилы поганят и переворачивают. Но от этого кладбище не теряет своего приветного вида. Красная звезда, проржавелая. Каменный облупившийся крест. Я всей душою с кладбищем. Над кладбищем витает мужицкий дух.

Я представляю свое погребение. Плачет природа, лужа на дне могилы, всхлипнул опущенный гроб. Поминки с блинами и кутьей. Красные толстые лица. Суетные бабы, блаженные старухи. Молодежь похихикивает. И налегают на огненную воду задубелые мужики! Раньше такая картина у меня вызывала оторопь. Я раньше предпочел бы пропасть без вести. Лучше уж, думал я, пропасть и валяться в каком-нибудь городе Грозном и быть объеденным собаками до морозных костей.

Но сегодня я испытываю к кладбищу все большую симпатию. Лица на могилах ни о чем не подозревающие, улыбчивые. И все скрепляет невидимый мужик — сторож кладбища. Похаживает уверенно, черные сапоги, голова в облаках. Мужик-невидимка!

Когда-то, когда меня шатало, я ввалился в арку. Заросший двор семиэтажки. Дом нависал и мотался веселыми огнями. И вдруг краем глаза я ослеп. Золотое окно! Окно на первом этаже отличалось от остальных. Сияло золотом сквозь штору. Я подпрыгнул, пьяно шипя, и звонко стукнул. Занавеска отдернулась. В окне — рыжий детина. Он что-то пожевывал. Разобрал меня во тьме и предупредил:

— Я ТЕБЯ УДАВЛЮ.

И задернул шторку.

Я? ТЕБЯ? УДАВЛЮ? Невероятно! Меня отбросило, поволокло… Народное действо меня увлекает. Могучее течение тащит меня по жизни.

Всю жизнь человека можно выявить через песни. Врубить на всю мощь мелодии, какие звучали в ключевые его жизненные моменты. Получится попурри. От плаксивой колыбельной до отпевального сладострастия.

Девчонка во дворе ударила меня дубиной. Висок мой опух. Дома никого не было. Я включил радио и сел у распахнутого окна, моргая и морщась. Я плакал и ел помидоры. Разрезая их пополам, густо солил и поедал. А по радио передавали песню «Ах, вернисаж! Ах, вернисаж!». Я не понимал эту песню. Мне казалось, что певица обращается к кавалеру: «Ах, верный Саш!»… Длинный ухажер с вислым носом. Он скучно волочится за своей любовью, а она оборачивается в блистательном оскале: «Ах, верный Саш!» И протягивает ему свою сумочку. Понести.

А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер!

Веселый ветер!

Веселый ветер!

Накрыла меня песня, я бегу, вскидывая коленки. Позади брошены родители, а мы, сжимая красные цветы, несемся к желтой школе. Комсомолки не отстают, они рядом, и на сентябрьском ветру — песня про ветер… Толстая школа томительна. Запах горелой гречки. Светлая мутность стен.

Мне уже тринадцать. Вечер накануне Нового года. Я за столом у родни.

— Почистил! — Входит дядька, он выпил водки, он горд делом. — Все дорожки, и у калитки! Сходи, Галь, глянь. Все сверкает!

— Ага, встану и пойду смотреть. — Крупная Галя притворно сердита. Скажешь тоже, Толь.

Толю скривила легкая судорога, но он уже отвлекся на меня:

— Се-ерега! У нас с тобой глаза похожие. Я, когда умру, явлюсь тебе! Дай чмокну! — нагибается.

Я выпил, горячо в голове и в горле. И вспыхнула длинная песня над резкими гадами огурцами, над рюмашками и картофелем в подтеках масла:

Степь да степь кругом,

Путь далек лежит,

В той степи-и-и…

Галя самозабвенно разевает рот. Муж встревает: «Не так поешь». Она бьет его по руке. Пухлой ладонью! Ссорятся. Толя затягивает тоскливо:

Вон кто-то с горочки спусти-ился!

Наверно, милый мой идет,

На нем защи-и-тна…

поперхнулся, кашляет. За окном гавкнул пес, пробегая по снегу. Сонливость меня опутывает, морочит мне голову.

Шестнадцать годков. Попса! Я в подпрыгивающем тинейджерском клубе. На дискаче. Пот, блеск… Упоенно топтал я свою еще летом издохшую невинность! Блестели пряжки туфель, бултыхались вспотевшие майки. Мы с Викой прыгали, а за стенами таял снег. У Вики лицо полыхало, мы целовались, а посреди ночи она шепнула:

— Поедем?

Мокрые огненные перемигивания. Мы вывалились в эту талую, оглушившую нас ночь. Поймали грузовик и поехали ко мне. Вика — пэтэушница, маляр по профессии. Люблю такое простое лицо, которое можно спутать с тысячами лиц. Стоит лишь сморгнуть, и забываю, как выглядела девица… Обаятельно звучала в кабине песенка:

Женское счастье,

Был бы милый рядом,

Ну а больше ничего

Не на-а-до…

Попса! А что это значит? А это значит — популярная музыка. Значит, нравится народу. Конкретно, ритмично вещает попса про нашу жизнь. Про ревность, про нехватку денег для любимой девушки.

Почему-то попсу принято ругать. Ругают разночинцы, затюканные простой средой и выбившиеся в студенты. Они думают: их среда — неудачна, надо стремиться к «интеллигентному». И кайфуют под гитарные переборы, и мудреные образы, и под блеянье…

На одном дне рождения я оказался в обществе недоумков. Оживленные разговоры о поездках автостопом и «на собаках». И тонкая истома коллективного пения:

Как здорово, что все мы здесь

Сегодня собрались…

Дерьмо!

Я понимаю трагедию молодых разночинцев. Слишком повязаны они с прямолинейной средой, поэтому, когда слышат попсовую песню, им кажется, что эта среда посягает на них. А они хотят из этой среды вырваться.

Но ругать попсу — дурной тон! Белоголовая девочка с кисловатым запахом худого тельца говорит: «Не люблю попсу», — и тотчас ее лицо должно налиться краской. Розовой краской позорища.