Венеция - это рыба - читать онлайн книгу. Автор: Тициано Скарпа cтр.№ 23

Д-р Хоффман. Вы понимаете, что говорите? Описанные вами условия невыносимы для архитектора!

Инспектор. В таких условиях можно сойти с ума. Или свести с ума других. По иронии судьбы именно за эти годы ваш родной город превратился в одну сплошную стройку. Вы сообразили, что тем временем ваш Берлин стал раем для архитекторов… Целые кварталы были выпотрошены и перепланированы!

Д-р Хоффман. Потсдамерплац перекроили вдоль и поперек, придали ей веселую бесшабашность…

Инспектор. Вы не смогли этого вынести. Вы убили трех человек, которым и не надо было опасаться красоты венецианских камней. Вы представили их жертвами саморазрушительного эстетического наваждения. Вы даже придумали теорию новой психопатии, став знаменитым за счет своих жертв. Вы стали идолом строителей-спекулянтов, вы предоставили доводы в оправдание злостных махинаций с недвижимостью. А главное, вы отомстили Венеции, обвинив ее в том, что она является самым беспощадным серийным убийцей собственных жителей. Вы можете позвонить своему адвокату, доктор Хоффман.

В ходе реставрационных работ вокруг зданий возводятся строительные леса. Мостки и металлические трубы обтягивают синтетическими тканями серебристо-серого или темно-зеленого цвета. Эти материалы пришли на смену решеткам из тонких трубок и прозрачного полотна из пластика. Для более длительной реконструкции воздвигаются очень похожие на настоящие, но недолговечные ложные фасады из планок. Мы говорим "недолговечные", хотя стоят они годами. Ложные фасады — это конструкции в виде прямоугольника или домика с застекленными окошками. Они напоминают архитектурные работы Альдо Росси, [129] такие как Всемирный театр. Эта плавучая деревянная конструкция стояла на якоре у стрелки Таможни во время бьеннале 1979 года.

Когда в Венеции фасады церквей и дворцов закрывают ложными фасадами из синтетической ткани или досок, тем самым делают важное дело: берегут зрение горожан. Если фасад — это кивок (головой), как пинок — толчок (ногой), то не следует забывать, что жители Венеции непрерывно получают эти визуальные тычки. Нельзя остаться целыми и невредимыми в такой эстетической среде, которая изо дня в день подвержена действию токсинов красоты. Было бы неуместно говорить в этой связи и о синдроме Стендаля. Принятие ежедневных визуальных доз калле, фондамента, кампьелло, каналов и рио несопоставимо с периодическим пресыщением красотой, которое испытывают случайные туристы. Как правило, чужане (чужеземцы) приезжают сюда из городских конгломератов, где со знанием дела сплетены и беспорядочно перемешаны смог и базилики, барачность и барочность, светофоры и колокольни. Меж тем как венецианцы растут в переизбытке красоты, не имея тех средств защиты, которыми запасаются туристы. Не родился еще тот венецианец, который проворно выхватит фотоаппарат из-за боязни эстетического инсульта перед Золотым домом или Мостом вздохов. При этом ему, возможно, понадобится пройти мимо них в течение дня не раз и не два. Надо заметить, что в Венеции фотообъективы туристов нацелены не только на всемирно известные памятники. Весь город сплошь общелкан фотоаппаратами, засмотрен жужжащими видеокамерами. Это означает, что чуть ли не каждый рио, каждая калле, пешеходная рива вдоль канала (фондамента), каждый кампьелло или мост испускают, излучают, изливают красоту сверх всякой меры.

Сколько активных источников красоты в Риме или Флоренции? Двадцать пять, семьдесят семь, сто одиннадцать? В Венеции такой подсчет просто немыслим. Подобно счетчикам Гейгера в Чернобыле в 1986 году, в Венеции счетчики Баумгартена трещат, зашкаливая. Они указывают на высокий уровень распространения красоты по всей территории города. Нас интересует даже не то, что замеры часто достигают пиков прекрасного, а то, что средние показатели никогда не опускаются ниже живописного. Свидетельством тому так называемая малая Венеция, ставшая известной благодаря художникам-реалистам девятнадцатого века. Это не высокопарные картины площади Сан — Марко, восходящие к Каналетто, а заурядные виды безымянных каналов, написанные всевозможными Рубенсами Санторо, Алессандро Милези, Джакомо Фавретто, Пьетро Фраджакомо, Гульельмо Чарди.

От такого излучения некуда скрыться. У туристов есть возможность с легкостью нейтрализовать и законсервировать его в фотоаппаратах и видеокамерах. При срабатывании эстетического датчика, вмонтированного в туриста (обычно датчик настроен на режим "китч"), последний моментально укрывается от лучей красоты (или благолепия), исходящих от городского пейзажа. Это позволяет ему избежать опасности смертельного заражения.

А что же бедные венецианцы? Известно, что окончательный упадок Светлейшего града со всей очевидностью проявился во второй половине восемнадцатого века. Историки и архивариусы довольствуются избитым перечнем экономических и политических причин. Однако их замусоленный библиографическими карточками перст не указует на главную причину лагунных неурядиц. Они объясняются лишь одним обстоятельством: появлением в академических кругах нового раздела философских дисциплин. После выхода "Эстетики" (Франкфурт, 1750–1158) Александра Готлиба Баумгартена пятидесятые годы восемнадцатого века ознаменовали прививку нового чувственного рецептора в психическом теле западного человека. И если каждая функция вызывает соответствующую дисфункцию, если каждый орган порождает свойственный ему недуг, то совершенный Баумгартеном перелом неизбежно привел к появлению бесконечного числа болячек, патологий и особых опухолей в новорожденном эстетическом органе.

Каковы же опасности, грозящие тем, кто десятилетиями с утра до вечера облучается благолепием? Какова патологическая конфигурация, клиническая картина организма, страдающего зависимостью от красоты?

Нет нужды воскрешать в памяти все этапы окончательного загромождения центра Венеции архитектурными красивостями за последние двести лет в еще пригодных для застройки местах. Достаточно припомнить последствия. Неудержимый мор венецианцев. В настоящее время их число едва доходит до семидесяти тысяч единиц выживших задохликов. Жителей Венеции прозвали светлейшими, а не просто светлыми. Обратите внимание: это — ейшие выходит за пределы понятия "светлый", переливается через край нервного истощения, инфицирует идею безмятежной мудрости, раздувает ее, обозначая состояние болезненной апатии. Светлейшие — все равно что охваченные биохимическим экстазом, пребывающие в эндемическом ступоре, заторчавшие от богоданности, оттянувшиеся лучезарностью, подсевшие на благодозу.

Так пусть растут и ширятся строительные леса и мостки, эти гаранты периодических мораториев на пагубное действие ядерных фасадов. "Глазу же потребно видеть предметы по очереди и с некоторыми промежутками или на гладком фоне, именуемом "покоем", — весьма разумно писал в своем "Словаре архитектуры" сиенский архитектор первой половины девятнадцатого века Агостино Фантастичи. Сколько же "покоя", выражаясь фантастическим языком, приносил венецианскому глазу до недавнего времени Золотой дом, законсервированный на долгие годы! Зрачок, вконец натруженный дворцами Большого канала, мог передохнуть на вертикальной площадке ложного дощатого фасада, насладиться "промежутком", прокатиться взглядом по "гладкому фону" ровно подогнанных планок. Какое утешение наблюдать за реставрацией фасада церкви дельи Скальци! На протяжении нескольких месяцев она закрыта мостками, обтянутыми синтетической тканью в сеточку светло-серого цвета. Ветреным днем сетка от края до края собирается в сборки небольшими волнами, словно бассейн, вставший на дыбы, или перпендикулярный пруд.