Никола Тесла. Портрет среди масок - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Пиштало cтр.№ 87

Пьяные девы пытались ходить по воде. Они колотили руками, визжали, их вытаскивали из бассейна. Музыка играла в бешеном темпе, потом стала звучать в три раза быстрее. Саксофонисты откидывались назад, как яхтсмены. Нашей Кэтрин стало дурно среди этого безумия и безумцев, которые танцевали в одиночку.

— Мы слишком стары для всего этого, — сказал Роберт, когда они вернулись домой.

— Мир не так сильно изменился со времен Платона до моей начальной школы, нежели со времени моей начальной школы до сегодняшнего дня, — горько вздохнула Кэтрин.

Бывшая красавица сбросила жакет на пол и ушла в комнату. Ее страшно нервировала жена Оуэна, Дженни. Она не могла выносить это городское лицо и тело, исполненное эротической лености. Из утонченности Дженни ела только устрицы и фрукты. Эта гусыня не могла понять, почему люди ломают головы, чтобы выдумать что-нибудь свое, вместо того чтобы повторять то, что говорят в обществе. Ее приятельницы тоже были такими, преданные водному спорту и искусству интерьеpa. Мода стала бессмысленной силой. (Как будто предыдущая мода была осмысленной!) Молодое поколение по своей приземленности было точно таким же, как и предыдущее, только Кэтрин это почему-то раздражало.

Кэтрин не принимала никаких ограничений в жизни. Ее не устраивала роль бабки. Говорят, женщины становятся настоящими бабками, когда их никто уже не желает и они стремятся получить немного нежности от существ, у которых нет выбора.

Она все еще чувствовала голод. Она чувствовала дрожь. Неудовлетворение.

Ей не было доступно купание в холодном огне. Она пила настойку опия.

И так…

Так…

Так… Шармантно… Улыбалась в пол.

— О мир! — бормотала она. — Тобой правят только мании. Только слабость понимает, только боль слышит, только нужда видит.

О мир!

Боль, приходящая в старости, несравнима с болью души. Старухой с больным сердцем, с изборожденными морщинами щеками, возлежащей на трех подушках, она думала о своей жизни и не могла припомнить ничего хорошего.

В отличие от Роберта.

Когда они были молодыми, Кэт оберегала идеальную паутину, на которой роса выглядела как драгоценные камни:

— Смотри не стряхни! Смотри, как роса сверкает на солнце!

Тысячу раз он рассказывал, как на свадьбе букет, брошенный невестой, ухватил репортер.

Когда они впервые разделись, он поцеловал ее в левую грудь:

— А теперь — ее маленькую сестру, чтобы она не чувствовала себя одинокой.

Она нежно стонала.

Как некогда Сигети, ему нравилось, когда она ходила по комнате голой и в ее бедрах была видна сила, движущая звездами и планетами.

Она ласкала корень жизни меж его ног. Ее вздохи в кровати звучали в терцию с его вздохами.

Прижавшись губами к уху жены, Роберт наблюдал, как на Лексингтон-авеню зажигались фонари.

Когда она забеременела, он целовал ее в живот. Когда родилась Агнесс, Роберт вставал по ночам, подходил к колыбельке и слушал, дышит ли она.

— Ты помнишь? — спрашивал он ее.

Она больше ничего не помнила.

Роберт сравнивал ее воспоминания со своими и разводил руками:

— Неужели мы жили одной и той же жизнью?

— Чем занимается Кэтрин? — спросил Тесла.

— Тешит свои настроения, — мрачно ответствовал Роберт. — Хотя и болеет.

— Что с ней?

— Что-то с грудью.

После возвращения из Рима скрывать было уже невозможно.

Раньше морщинки собирались у нее в уголках глаз. Настоящая старость пришла вместе с морщинами на щеках. Некогда прозрачные голубые глаза стали пятнами молока в чае. Да, они помутнели, и все вообще помутнело. В зеркало было больно смотреть. Но даже боль, приходящая в старости, была несравнима с…

Мне снилось, что я — слуга, а ты — служанка и что мы проводим ночь на кровати изо льда.

Осадок одной улыбки терзал ее внутренности. Она вспоминала октябрьский полдень более чем двадцатипятилетней давности, когда белки вздымали хвостики и волнистыми прыжками неслись сквозь трепещущую природу. Она и он шагали сквозь желтизну и багрянец бабьего лета. На водной глади дремали утки. Солнце купалось в уголках ее губ и глаз. Невидимое пламя Гераклита лизнуло мир.

Но дворец был изо льда. Статуи под сводами были изо льда. Изо льда была комната для новобрачных.

Ей снились водовороты и гейзеры. Ей снилось, что она целует единорога, который в Бразилии питается фруктами. Что скользит на лыжах по склону алмазной горы, что поит из наперстка кузнечиков и колибри… Ей снилась другая сторона мира, ненаселенная и ненаселимая. Ей снилось, что ее щекочут пианисты.

«Уверен, человеку должно принадлежать множество других жизней», — писал Артюр Рембо.

Но…

Вены выступили на ладонях, сложенных на груди. Кэтрин более не только не выходила в свет, но и старалась целыми днями не спускаться в гостиную.

Тот, кто всю жизнь согревал ее своим телом, теперь нервировал ее. Веки Роберта вздулись, глаза превратились в щелочки. Он теперь жевал не только губами, но и всеми морщинами лица. Стоило ему только приоткрыть рот, и она уже знала, что он намерен сказать. Он до отвращения походил на печального льва.

— Если я принесу золото, то она скажет, что оно слишком желтое, — жаловался он сыну Оуэну.

Боль являлась Кэтрин дуэтом, переходящим в хоры.

— Но ведь всякому нравится, когда ему хоть что-нибудь прощают, — мягко добавлял Роберт.

Ее пугал ужас вещей.

Звонил телефон. Она не снимала трубку. Она думала: «Меня не будет, а он будет звонить все так же».

Она старалась засыпать как можно позже: «А проснусь ли я утром?»

Балюстрады и люстры были изо льда.

«Разве только это?» — думала Кэтрин.

Французские столики и трехногие комодики были изо льда.

«Что мне сказать святому Петру?» — улыбалась Кэт призрачной улыбкой.

Ее кровать была изо льда. Ее волосы были полны ледяной пыли.

— Ах! — вздохнула она с облегчением. — Скажу, что все говорят. Я не умела жить иначе.

15 октября 1925 года

Миссис Джонсон в последнюю ночь своей жизни просила меня не прерывать отношений с тобой. Это не так просто сделать, однако, если это не получится, моей вины в том не будет.

Твой верный Лука.