Никола Тесла. Портрет среди масок - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Пиштало cтр.№ 75

Здесь это, по крайней мере, было бы забавно. Фокусник переливал воду из шляпы в рукав и карман. Ребенок, уткнувшись носом в мехи гармоники, постоянно повторял только начало мелодии. Сквозь едва слышную музыку опять, как когда-то в Белграде, слышались обрывки забытых песен времен Великого переселения народов.

— Каждый волен посмотреть на часы и провозгласить завершение Божьего созидания, — заявил Тесла. — Что же касается меня, то оно все еще продолжается.

Итальянки в белых блузках, курносые русские дамы и хасиды, как и он, верили в чудеса. Все газеты и рекламы этого мира взывали к их святой наивности.

— Он красивее, а она лучше, — слышал он, как Кэтрин шепчет в кружевной воротник миссис Меррингтон.

Бетси Уайт была в великолепном голубом платье, держалась превосходно, поджимая бледные полные губы.

При каждом взгляде на мужа глаза Бетси сверкали, словно звезды. Когда принц Генрих Прусский прибыл с визитом в Нью-Йорк, кто его встретил? Стэнфорд! Как он остроумен! Вот говорят, что в сонм отцов-основателей Америки, кроме Вашингтона и Джефферсона, следовало бы включить Барнума и Бэйли.

Все это наш герой видел своими глазами.

— Обязательно скажите кухарке, чтобы она как следует прожарила гуся, — слышал он голос Кэтрин Джонсон.

— Если в рецепте сказано три часа, жарьте его пять. Не понимаю, почему нас в детстве заставляли есть жесткую гусятину. Ха-ха!

Были ли они счастливы?

Поседевшая девочка Кэтрин Джонсон украдкой поглядывала на него.

Роберта вдохновлял ее идеальный пучок на голове, с отверстием в центре. Он молча исповедовался ей: «Знаю! Знаю, что тебе не нравится, когда я не хочу угадывать слова, которые ты никогда не смогла бы произнести вслух при мне!»

Они были счастливы.

Лоуренс Уайт смотрел, как деревянные кони под музыку плывут в будущее.

Стеван смотрел на взбитое мороженое Лоуренса.

Блестящее будущее карусели заключалось в круге.

Ветер бросил в лицо Тесле газету. Он стащил ее с носа и прочитал заголовок «Убиты король и королева Сербии!».

Кэтрин заметила перемену в его настроении:

— Что случилось?

— Группа офицеров… — смог он прошептать, — членов организации «Черная рука»… закололи короля и королеву и выбросили их из окна.

— За что?

Идеально причесанный серб наморщил лоб:

— Король женился на старшей придворной даме с сомнительным прошлым. Ее популярность возросла, когда она забеременела. Из всех уголков Сербии ей присылали колыбельки. Оказалось, что беременность была ложной.

— И это стало причиной? — с отвращением спросила миссис Уайт.

Тесла вздохнул:

— Кроме того, что у него не было наследника, король Александр имел привычку после полуночи отменять конституцию. Он был непопулярен, поскольку слыл австрофилом и автократом.

— Он полюбил ее, — с чувством произнес маленький Стеван, — еще ребенком.

Были ли они счастливы?

Они?

И вообще кто-нибудь?

— Она закрывала его своим телом, — прошептал Никола.

Король был тем самым мальчиком, с которым он провел в Белграде майский полдень десять лет назад. Тесла припомнил желтый свет при входе в Старый дворец. Абрикосовая водка, которую ему поднесли при дворе, придала свой вкус этому свету.

— Несчастный человек!

Было ли это правдивое сообщение, или же газета печаталась на Кони-Айленд?

Несколько дней после убийства Тесла из любопытства покупал газеты. Наконец в передовой «Нью-Йорк таймс» от 24 июня 1903 года обнаружил разумное и полное объяснение событий в Сербии.

«Вне всякого сомнения, есть в природе славянских народов нечто, — объяснял репортер, — что заставляет их распахнуть окно и призвать врагов, чтобы те стали ангелами без летательных аппаратов».

Никола удивленно поднял брови. Автор передовицы продолжал:

«Бравый британец валит противника ударом кулака, житель юга Франции повергает врага ударом савата, итальянец пользуется ножом, а немец — подходящей кружкой. Чех же или серб выбрасывает врага в окно».

Тесла эту газету развернул в своей лаборатории, а бросил ее на стол в Кони-Айленде.

Он не мог точно описать свои чувства.

«Нью-Йорк таймс» стала реальностью, а остатки мира — Кони-Айлендом.

— Подходите ближе! — бесстыже кричали репортеры перед освещенным цирковым шатром.

Внутри офицеры, похожие на сицилийских марионеток, убивали короля Арлекина и королеву Коломбину. Им ужасались послы из посольств великанов и посольств карликов. Происходящее на сцене горькими слезами оплакивали клоуны на ходулях. Миру об этом поведали гигантские барабаны. Барабанщики рекламировали, рекламировали и рекламировали трагическое чудо жизни…

В Вустер, штат Массачусетс, в город, где производят колючую проволоку, «легкую как воздух и крепкую как виски», прибыл таинственный гость. У этого Незнакомца на полных плечах покоилась одна из самых важных голов двадцатого века.

Случилось это в славном 1909 году. Президент Соединенных Штатов Америки тогда был весьма фактурный человек с красивыми глазами, а звали его Уильям Говард Тафт.

Разве мы еще не сказали, что таинственный гость был стиснут между двумя спутниками? Под крупным носом одного из них постоянно возникала детская улыбка. Глаза другого прятались за сверкающими стеклами.

— Мы несем просвещение!.. — начал моложавый Ференци.

— Нет, чуму! — оборвал его хриплый голос Незнакомца.

Гость настаивал на том, чтобы темой лекции стали сны.

— Люди сочтут это несерьезным.

Слушать лекцию пришли значительные и приятные лица. Мудрец из Конкорда учил их тому, что действительность следует искать под поверхностью мира. Обожатели Эмерсона были готовы слушать Незнакомца.

Гость посмотрел на них горьким взглядом и несколько резким голосом начал произносить логичные фразы о «нелогичности бессознательного и сознания». Он говорил без подготовки, без бумажки. Он сказал им, что сон — это просто иная форма мышления. Культура и репрессии — это все равно что курица и яйцо. Культура зависит от репрессивных актов предыдущих поколений, и каждое новое поколение призвано поддерживать культуру подобными же репрессиями. Невротические силы возникают в сексуальной жизни. Во время психоанализа поиски травмы уходят корнями, как правило, в период созревания.

Незнакомец открыто признал, что все, что он делает, — обычный вклад в науку, но теперь он понял, что принадлежит к числу тех, кто направляет мечты всего мира. Тишина царила на его лекциях, вокруг него формировался круг пустоты. Он стал иностранцем в родной Вене. На любом ученом собрании кто-нибудь обязательно провозглашал психоанализ мертвым.