Богемная трилогия - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Левитин cтр.№ 45

Мать была женщиной опытной и при знакомстве с какой-нибудь моей пассией сразу пыталась понять, какая опасность грозит ее любимому сыну.

Увидев Клару, она как-то особенно загрустила. Я спросил:

— Почему ты грустишь, мама?

— Ах, детка моя, — сказала она, — что ты наделал!

Я познакомил Клару с друзьями, мне нужно было подтверждение моей удачи, и почти всегда слышал: „Да, она, она“.

Через месяц после нашей женитьбы Клара поехала в Казань мириться с родителями, меня она с собой не взяла.

— Все равно ты ничего не поймешь по-татарски, — сказала Клара.

Я отпустил ее, потому что был уверен — она убедит их, убедит хотя бы потому, что под сердцем у нее наш ребенок, а он поможет ей убедить, и еще потому, что я, вечно улыбающийся, худенький, похожий на Лермонтова, не способен быть врагом никому, они должны понять.

Отец мой сделал дорогие подарки, из рук правосудия уплыли старинный фарфоровый сервиз, фамильный жемчуг, столовое серебро…

Многие говорят, что ее сбросили под поезд, чтобы ограбить. Дай Бог, чтобы это было так, тогда я выброшу из головы страшную догадку, пришедшую ко мне сразу, как только я узнал о ее гибели. Пусть Бог простит мне кощунственную мысль, что она не была жертвой обычного ограбления, а ее убили сознательно и страшно, но тогда почему остался нетронутым ее багаж в купе — фамильный жемчуг, столовое серебро — и кто выбросил ее за две станции до Казани вниз, под рельсы?

Хоронить ее в Казань я поехал вместе с моим отцом. Мне выдала ее милиция, я принял ее под расписку, отвез ее на татарское кладбище, родители Клары не пришли ее проводить, стояли над мусульманской могилой два посторонних человека, я и мой отец, и думали об исчезнувшей ее красоте.

Почему посторонних? Мы любили ее и имели право стоять, мы не воспитывали ее для себя, не строили никаких планов, она умерла в полном неведении, что никакой я не шпион, а просто веселый трепач, и жизнь ей предназначалась не за семью замками, в глубоком подполье, подальше от людей, а полная любви и веселья. Только и хорошего было у нее, что божий свист моего отца, раскачивающего качели, и наши ночи.

Отец уехал, а я остался в Казани, договорился с местными кладбищенскими резчиками, что заплачу им по полной, но буду строить мусульманское надгробье сам, с ними только советоваться. Они согласились, не очень веря, что у меня это получится.

Я спал в мастерской на кладбище, я спал недалеко от ее могилы, будто с ней рядом спал, и сон мой рядом с ее могилой был безмятежен.

С утра я начинал работу, у меня был станок, сверла, весь инвентарь, сам выбрал гранит, сам ходил по кладбищу и примерялся к уже выстроенным надгробьям. Я не хотел оскорблять традиций, нарушать каноны, это должна была быть очень высокая вертикальная плита и на ней какие-то слова из Корана и ее имя. Эти слова из Корана мне аккуратно выписала на бумажке одна из кладбищенских старух и каждый день приходила смотреть, правильно ли я их выбиваю.

Я выучил эти слова наизусть, не сами слова — линию слов, я не вникал в их смысл, просто верил, что они не принесут вреда моей девочке.

На меня приходили смотреть татарские дети и кладбищенские псы, тело мое тогда не производило особого впечатления, было жарко, работал я по пояс голый, и никто не мог сказать, глядя на меня, что мое тело рассчитано на долгие годы и трудную жизнь.

Через восемь дней плита была готова, и артель резчиков вместе со мной вогнала эту плиту в землю над Кларой. Могила была на склоне, и плита стояла чуть под углом, смотрела на кладбище вниз.

Мы оплакали ее все в том же домике на кладбище, мы пили водку из кружек, я говорил им о нашей любви, но ни словом не обмолвился о размолвке с родителями Клары и своих предположениях о таинственной ее смерти.

В первую же ночь к утру, пока мы пили и плакали, сильным и мощным ударом была надколота плита над Кларой. Я обнаружил глубокую трещину, когда пришел на другое утро прощаться с ее могилой.

Ни о чем не догадавшиеся резчики предложили мне бесплатно сделать новую, но я не разрешил, я снова начал резать гранит с еще большей опытностью и с большим вниманием к словам из Корана работать над вторым Клариным надгробьем, которое грозило превратиться в шедевр.

Незачем вам говорить, что и эту мою работу постигла та же участь?

Я не вызвал милицию, я не нарушил тишины кладбища и покоя Клары, я поехал к ее родителям.

Отец встретил меня во дворе, он не изменился с тех пор, как мы расстались, полный решимости седой юноша.

— Уезжай, — сказал он. — Мы все сделаем сами. Уезжай от греха подальше.

Я взглянул на его лицо и понял: надо уезжать, ни в своей судьбе, ни в судьбе моей возлюбленной я больше ничего не изменю».

— Да, — после долгого общего молчания сказал старик. — Поверьте совету старого педераста: остерегайтесь случайных встреч.

23

Никто, кроме Трофимова, теперь помочь Лизе не мог. После их встречи прошло полгода, подруга говорила, что кто-то звонил и не назвался.

Лиза поехала к Трофимову в часть. Он вышел какой-то уж совсем расслабленный, с не присущей ему ленцой во всем теле, слушал невнимательно, затем спросил:

— Чего ты от меня хочешь?

Это прозвучало для их отношений так неожиданно и грубо, что Лиза засмеялась.

— Я от тебя ничего не хочу, Пашенька, плакать одной не хотелось, приехала к тебе пожаловаться. И попрощаться.

Трофимов смотрел в небо.

— Значит, твоя подруга больше тебя приглашать не будет? — неожиданно спросил он.

— Не будет, Пашенька, она уезжает.

— А ты к Германии привыкла, немцев своих рисовать привыкла, так?

— Ты очень правильно понимаешь, Пашенька, мне здесь нравится.

— Еще бы! — хмыкнул он, но, вероятно, что-то более существенное, чем желание ее обидеть, захватило его мысли.

— Паспорт с собой? — спросил он.

— Чей?

— Твой, конечно. Где мой, я знаю.

— Вот он.

Лиза дала Трофимову паспорт.

— Смотри-ка, — сказал он, разглядывая фотографию на паспорте. — Такая же, как была раньше. И фамилию не поменяла.

— Я никогда фамилию не поменяю, Пашенька, это фамилия моего отца.

— Поменяешь, — сказал он. — На такого нападешь, не захочешь — поменяешь… Ладно. — Он сунул паспорт Лизы в задний карман. — Придешь завтра. Попробую я продлить твое счастье.

— Пашка, отдай паспорт.

— Придешь завтра.

Он хотел уйти, но неожиданно повернулся и протянул руку к папке с рисунками.

— Это что-то, что для себя, или твои клиенты?

— Для себя.

Он сел на бордюр у решетки и раскрыл папку. Седобородый старик смотрел на него надменно. Он протягивал Трофимову золотое кольцо с каким-то голубым камнем.