Большая svoboda Ивана Д. - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Добродеев cтр.№ 30

Здесь все кардинальные вопросы решаются культурненько и незаметно — в уютной обстановке, безо всяких громоподобных сотрясаний воздуха. А именно — салонно, как у нас сказали бы, келейно. «Вот это и есть система, — думает Иван. — Старая культура владения миром. Передающаяся от Рима, Египта, а может, и Гипербореи. Вот так и надо делать!»

Вечером гости пьют в баре. Среди них — профессор Агазедян из Москвы. Его пригласил лично Клаус. Конечно, он по роду службы имеет право ездить сюда, и все-таки его присутствие среди антисоветчиков немного странно для Ивана. Агазедян рассказывает ему, как США готовили операцию «Гром» по свержению СССР: нефтяной сговор с саудовцами, падение цен на нефть, банкротство советского бюджета.

Еще об Агазедяне. Он буквально плачет, не может пережить крушения Советского Союза. — «Что мы будем делать без СССР? — вопрошает Агазедян. — У нас в России останутся одни бандиты, «крутые кабаны» и бляди».

Иван выходит во двор: ярко светит луна, высятся заснеженные отроги Альп. Ему нравится этот воздух, эти конюшни, эти снежные вершины: атмосфера, забытая в Совке.

Здесь его настойчиво преследуют мысли о Второй мировой. Где-то рядом в горах — казармы вермахта, знаменитая баварская «фабрика офицеров». Он понимает, что правды о великой войне никто не скажет. Ни на Западе, ни на Востоке.

До правды сможет докопаться историк через пару веков. Он вспоминает слова немца-ветерана: «На Восточном фронте мы не могли остановить стрельбу: русские заваливали нас телами. Только когда пулемет раскалялся, они брали высоту. На Западном — достаточно было подстрелить одного американца, чтобы на нас бросили авиацию. Мы предпочитали не стрелять».

Сегодня мало говорят о том, что Гитлер объединил континент. Евросоюз во многом скопирован с кальки Гитлера. Нацистская Германия жила на гастарбайтерах — их были миллионы. Общий рынок угля и стали существовал де-факто. Это и было началом новой Европы.

Да, были концлагеря и душегубки. Но рейх к 45-му давно превратился в интернационал, что было трагикомично. Берлин стал городом ауслендеров, где немцы были в меньшинстве. По улицам шлялись югославы, русские, украинцы, французы, и это практически был тот же Берлин, что в 60-е и 70-е годы: плавильный тигель народов. И никакое гестапо не могло контролировать. Ни черный рынок, ни секс-услуги, ни атмосферу анархии. Очевидец рассказывал Ивану: «Немецкие аристократки отдавались за кусок черного хлеба, за пару чулок с ними можно было спать всю неделю. Уже не было никаких расовых и сексуальных табу: бесчисленные власовцы жили с немками».

Иван вспоминает доцента Гудкова. В его московском НИИ сидел, корпел над книгами невыездной старик. Попал под Киевом в окружение в 41-м и всю войну проработал в Германии — на ферме и на заводе. Доволен: все было справедливо. Ел с немцами как свой. Простые немцы относились хорошо. Плохая память о пленных французах: никогда не делились посылками.

Иван вспоминает, как быстро прониклись немецким духом советские солдаты и офицеры в оккупированной Восточной Германии, как быстро привыкли уважать порядок и деньги. А власовцы — они стремительно впитали германский племенной порядок, немецкий уравнительный социализм. Те, кто шел служить немцам, восхищались их чувством справедливости — после неравенства и «дедовщины», вечно царивших в России. Один из очевидцев поведал, как в феврале 45-го, на железнодорожном полустанке, после бомбежек за супом в общей очереди стояли женщины с детьми, солдаты и офицеры вермахта, а также казаки и власовцы.

Реальность отличалась от расовой пропаганды. Но разве она не отличалась от пропаганды и в Советском Союзе? Жизнь в Совке была совсем другой, чем в фильмах.

Сумасшедшие идеологи, фанатики-эсэсовцы, безумные смершевцы — они составляли исключения и не определяли реальной жизни ни в Германии, ни в России.

А после войны они, западники, быстро договорились между собой. Что объяснимо: несмотря на все конфликты, они принадлежат к единой западной цивилизации, что немцы, что французы, что американцы. И потому нашли общий язык. Но русские — другие. У них другой код мысли и поведения.

Еще он понял в Вильдбад-Кройте: Запад есть цивилизация манер, где ритуал важнее денег. Конечно, деньги важны, но на них не купишь чувство уважения. Варваров чуют за версту и в свой круг общения не пустят.

Нынешняя западная цивилизация — это громадная, сильная и вязкая, как паутина, система. Роль личности в ней незначительна. Пробить ее невозможно, да и нужно ли?

В России связь с Европой нарушилась с убийством Романовых. После казни царя все стало возможным. Не стало цивилизованного диалога, пропала легитимация в глазах Запада. Романовская Россия, как и другие европейские династии, замешана была на общем германском элементе. Соединялась с Европой неким генетическим кодом. С разрывом этой связи Россия стала изгоем. И останется, даже после краха коммунизма. «Эти новые русские пацаны никогда не станут своими!» — заключает Иван.

Февраль 1992-го, Мюнхен. Иван ищет работу. И не находит. Он пишет сотни «бевербунгов» (заявок), заполняет резюме, анкеты, просится на интервью, и отовсюду приходит отказ. Ему, российскому гуманитарию, в Германии ничего не светит. Даже с его языками. Ни в университетах, ни в гимназиях — нигде. Работы мало и для немцев. Каждую позицию немцы высиживают годами. Он ходит регулярно в Арбайтсамт на Капуцинерштрассе. Сидит в длинных очередях к чиновнику-бератеру, ведет бестолковые беседы. Ему предлагают перековаться на компьютерного графика, но он понимает, что в сорок лет…

А журналисты в Европе живут плохо. Особенно газетные. Он посещает их собрания. Большинство мечтает получать тысячу марок в месяц — это прожиточный минимум. За большую статью в газете платят двести марок, но это целая неделя работы.

Короче, в этой области ему грозит влипание по полной.

В один из визитов в Арбайтсамт он безо всякой надежды роется в картотеке и натыкается на объявление. Требуется редактор со знанием русского, английского и немецкого языков. Работа привычная, зарплата выше среднего. Он выписывает шифр объявления и подает бератеру безо всякой надежды. Тот вытаскивает ему распечатку. Это радио «Свобода»/«Свободная Европа». Знакомое слово, звучит как заоблачный мотив.

Иван на всякий случай посылает «бевербунг». Как делал сотни раз. И забывает про это. Через пару недель приходит письмо: его просят связаться с отделом кадров радио «Свобода». Сердце забилось: неужели? Он набирает телефон, и женский голос приглашает его на собеседование к директору русской службы Владимиру Матусевичу.

С бьющимся сердцем он подходит к уже знакомому зданию: белый бетонный забор на Оттингенштрассе, всюду камеры наблюдения, проходит немецкую охрану, ждет в холле. Выходит секретарша, ведет его к шефу русской службы Матусевичу. Владимир Матусевич — мужчина средних лет с брезгливым выражением лица. Состоявшийся советский эмигрант. Матусевич сидит, откинувшись в кресле, нога на ногу, почесывает в затылке, весьма уверен в себе. Вопросы конкретные: «Откуда вы, что делали в Союзе? Почему вы здесь, но тот ли вы, за кого себя и т. д.»