– Именно. И потому знаю, когда можно
действовать по правилам, а когда общественный интерес позволяет правилами
пренебречь.
– А что если ваша версия неверна, и
Потрошитель никакой не мясник?
– Мясник, кто ж еще, – пожал плечами
Ижицын. – Я ведь, кажется, убедительно разъяснил?
– Но вдруг сознается не тот, кто виновен,
а самый слабый духом? Ведь тогда истинный убийца останется безнаказанным!
Следователь до того обнаглел, что позволил
себе покровительственно похлопать Анисия по плечу.
– Предусмотрел и это. Конечно,
неавантажно выйдет, ежели мы сейчас какого-нибудь Мойшу или Абдулку вздернем, а
месяца этак через три полиция снова потрошеную шлюху обнаружит. Случай
особенный, переходящий в разряд государственных преступлений. Шутка ли – сорван
высочайший приезд! Потому и меры допустимы чрезвычайные. – Ижицын сжал
кулак так, что хрустнули суставы. – Один пойдет на виселицу, а остальные
шестнадцать поедут по этапу. В административном порядке, безо всякой огласки. В
места холодные, безлюдные, где и резать-то особенно некого. А полиция еще и
будет там за ними приглядывать.
«План» решительного следователя привел Анисия
в ужас, хотя отрицать эффективность подобных мер было трудно. Высокое
начальство ввиду приезда грозного графа Толстова, пожалуй, с перепугу
инициативу одобрит, и жизнь множества ни в чем не повинных людей будет
растоптана. Как этому помешать? Ах, Эраст Петрович, ну где вы пропадаете?!
Закряхтел Анисий, задвигал своими знаменитыми
ушами, мысленно попросил у шефа прощения за самовольство, да и рассказал
Ижицыну про вчерашние следственные достижения. Пусть не слишком заносится,
пусть знает, что кроме его «мясницкой» версии есть и другие, пообстоятельней.
Леонтий Андреевич выслушал внимательно, ни
разу не перебил. Его нервное лицо сначала побагровело, после стало бледнеть, а
под конец пошло пятнами, и глаза сделались словно пьяные.
Когда Тюльпанов закончил, следователь облизнул
белесым языком толстые губы и медленно повторил:
– Акушерка из нигилисток? Свихнувшийся
студент? Купчина-сумасброд? Так-так…
Ижицын вскочил со стула, забегал по комнате,
взъерошил волосы, чем нанес непоправимый ущерб идеальному пробору.
– Превосходно! – вскричал он,
остановившись перед Анисием. – Я очень рад, что вы, Тюльпанов, решились
откровенно со мной сотрудничать. Какие могут быть тайны между своими, ведь одно
дело делаем!
У Анисия по сердцу пробежал противный холодок
– ой, зря проболтался. А следователя уж было не остановить:
– Что ж, попробуем. Мясников я, конечно,
все равно арестую, но пусть пока посидят. Обработаем сначала ваших «медиков».
– Как это «обработаем»? –
запаниковал Анисий, вспомнив милосердного брата и докторшу. – «Колбаской»
что ли?
– Нет, с этой публикой надо по-другому.
Следователь немного подумал, сам себе кивнул и
изложил новый план действий:
– Стало быть, действовать будем так. С
образованными, Тюльпанов, своя метода. От образования в человеке душа
размягчается, становится чувствительной. Если наш брюхорез – человек из
общества, то это оборотень: днем он обычный, как все, а ночью, в момент
преступного исступления, в него как бы бес вселяется. На этом и сыграем. Я
возьму их, голубчиков, когда они обычные, и предъявлю им дело рук оборотня.
Посмотрим, выдержит ли их чувствительность этой картины. Уверен, что виновный
сломается. Увидит при свете дня, какие дела его другое «я» творит, и выдаст
себя, непременно выдаст. Тут, Тюльпанов, психология. Решено. Проводим
следственный эксперимент.
Анисию почему-то вдруг вспомнилось, как
маменька в детстве рассказывала сказку, жалобно причитая за Петю-Петушка:
«Несет меня лиса за синие леса, за высокие горы, во глубокие норы…»
Шеф, Эраст Петрович, плохи дела-то, совсем
плохи.
* * *
В подготовке «следственного эксперимента»
Анисий не участвовал. Засел в кабинете Захарова и, чтобы не думать про
допущенную оплошность, стал читал лежавшую на столе газету – все подряд, без
разбору.
«Московские ведомости» сего 6 (18) апреля
сообщали следующее:
Окончание строительства Эйфелевой башни
Париж. Агентство Рейтер сообщает, что здесь
наконец достроено гигантское и совершенно бесполезное сооружение из чугунных
палок, которым французы хотят удивить посетителей Пятнадцатой всемирной
выставки. Эта опасная затея вызывает законное беспокойство парижских жителей.
Можно ли допускать, чтобы над Парижем торчала какая-то бесконечная фабричная
труба, принижая своею смешною высотой все дивные монументы столицы? Опытные
инженеры выражают сомнение в том, что такая высокая и относительно тонкая
постройка, возведенная на основании втрое меньшем ее вышины, способна устоять
под напором ветра.
Дуэль на саблях
Рим. Вся Италия обсуждает дуэль, состоявшуюся
между генералом Андреотти и Кавалло. В своей речи, произнесенной на прошлой
неделе перед ветеранами сражения при Сольферино, генерал Андреотти выразил
беспокойство по поводу еврейского засилия в газетном и издательском мире
Европы. Депутат Кавалло, по происхождению иудей, счел себя оскорбленным этим
совершенно справедливым утверждением и, выступая в парламенте, обозвал генерала
«сицилийским ослом», в результате чего и состоялась дуэль. На второй схватке
Андреотти был легко ранен саблей в плечо, после чего дуэль прекратилась.
Противники обменялись рукопожатиями.
Болезнь министра
С. – Петербург. Заболевшему на днях
воспалением легких министру путей сообщения несколько лучше: болей в груди нет.
Прошлую ночь больной провел спокойно. Сознание вполне сохраняется.
Анисий прочел и рекламы: про освежающую
глицериновую пудру, про мазь для калош, про новейшие складные кровати и
антиникотиновые мундштуки. Охваченный странной апатией, долго изучал картинку с
подписью:
Привилегированный безвонный пудр-клозет
системы инженер-механика С.Тимоховича. Дешев, удовлетворяет всем правилам
гигиены, может помещаться в любой жилой комнате. В доме Ададурова близ Красных
ворот можно наблюдать клозет в действии. Для дач отдаются в прокат.
Потом просто сидел и уныло смотрел в окно.