Хорошая жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Маргарита Олари cтр.№ 38

Мне двадцать семь лет. Звонит младшая дочь маминой сестры. Рита, Рита. Что случилось. Мама с Лилей хотят продать квартиру твоей матери. А где будет жить мать. Они нашли маленькую квартиру, тоже в районе телецентра, поселят ее туда. Зачем ей это. Мама хочет погасить задолженность за эту квартиру после ее продажи. Я ведь сказала твоей маме, что погашу задолженность после того, как она оформит квартиру на меня, чтобы мать не могла прописать у себя своего барана, так в чем дело. Рита, я убеждала ее как могла, вот поверь, они обе меня не слушают. Дай трубку маме. Слушаю. Тетя Мария. Рита, я знаю, тебе это не нравится, но мы должны продать эту квартиру. Тетя Мария, послушайте меня. Я сделала паузу. Тетя Мария никогда никого не слушала.

Пока я была в монастыре, она продала огромный дом, доставшийся ей и моей матери по наследству. Купила матери убогую двушку с протекающими потолками, не дала ей денег на ремонт и мебель. Мать тогда сильно пила, она попросту забывала, что у нее есть дом. Тетя пользовалась этим. Вернувшись из монастыря, я нашла мать в ужасном состоянии. Мама, почему ты не приведешь квартиру в порядок. Рита, посмотри, что творится в ванной. Все трубы протекают, унитаз разбит, стены в квартире покрылись плесенью, деревянные полы прогнили, в одной из комнат окна выбиты и затянуты целлофаном. Мама, а где мебель, в старом доме ведь была мебель. Мария привезла мне только вот это. «Вот это» означало фактическое отсутствие мебели. А где ты хранишь вещи, мам. На диване вон. А когда спишь. Тогда перекладываю на стул. Деньги она дала тебе. Да какие деньги, Рита, ты не знаешь Марию, что ли. Я звонила тебе в монастырь тогда, когда она продавала наш дом, но тебя же не звали. Ну а после того как она тебя сюда поселила, она тебе помогает. Иногда помогает, дарит мне вещи, которые сама уже не носит, вот, посмотри, есть очень неплохие, почти новые. А еду там, продукты, на ремонт может быть, хоть на что-то дает деньги. Мама удивленно на меня посмотрела. С того дня пять лет подряд я приезжала к ней, чтобы привезти еду или деньги, всё как раньше. Мама, откуда у тебя картошка. Сестра Валеры нам дала, и брынзу еще, и лук, и мясо в морозилке. Мария была у тебя. Нет, звонила. Что сказала. Сказала, если я буду пить как сейчас, меня уволят. И больше ничего не сказала. Ну, она поговорила там с кем-то, попросила, чтобы меня не увольняли. Сука. Рита, она просто по-своему несчастный человек. Мама, прошу тебя, даже не начинай рассказывать мне, как она несчастна.

Тетя Мария, послушайте. Ладно, только не дерзи. Не буду, что значит вы должны продать эту квартиру. Кому должны. Ты в курсе, что фамилия твоей матери на стенде в ЖЭКе в списке должников. В курсе, что с того. Как что, Рита. Я народная артистка Молдавии, все знают, Аня моя сестра, как я буду смотреть людям в глаза. Тетя Мария, скажите, это единственное, что вас сейчас волнует. Да, я защищала Аню как могла, а больше не могу. Но я же сказала вам, оформляйте квартиру на меня, мама не сможет прописать Валеру, а я оплачу долги. Мы думали об этом. Ну и что же не надумали. Ты требуешь, чтобы моя дочь не была вписана в приватизационный ордер. Да, это справедливо. Ну конечно, а кто кормил твою мать все годы, пока тебя здесь не было, тетя хорошо играла возмущение, кто содержал ее все эти годы. А теперь ты явилась и требуешь, чтобы я выписала дочь. Требую, да, пять лет содержу мать, так же, как содержала до монастыря. Ни тогда, ни сейчас никакой помощи от вас не вижу. Да ты наглая какая. Да не наглая я, вы себя-то слышите. А ты меня, вот как я буду смотреть людям в глаза. Да не ебёт меня, как ты будешь смотреть людям в глаза. Не смей так разговаривать со мной, не смей, ничтожество. Заткнись дура, я пять лет слушаю твои крики, меня совершенно не ебёт, как ты будешь смотреть людям в глаза. Хамло-о-о, визжала тетя, хамло-о-о. Заткнись, корова тупая. Ты распилила родительский дом, пока я жила в монастыре. Это был наш дом, не твой, сучка малолетняя. Ты не дала матери ни копейки. Да я все эти годы содержала ее. Заткнись, блядь, заткнись. Ты воткнула ее в старую двушку с протекающими потолками. Я люблю свою сестру, где ты была, когда я кормила ее. Заткнись и не перебивай меня, маразматичка. Ты оставила ее без денег, без мебели в квартире, без одежды, и этого тебе показалось мало. Ты вписала в приватизационный ордер свою дочь, так что у моей матери теперь вообще нет ничего своего. Ты жадная, расчетливая сука. Пошла на хуй, не буду тебя слушать, я звезда в этой стране. Ты звезда. Я звезда. Звезда, заткнись, заткнись, заткнись. Если ты продашь квартиру со своими благими намерениями, от которых всегда одни проблемы, моя мать умрет, не дожив до лета. Это ты можешь понять своими куцыми мозгами. Поэтому мне класть на то, как ты будешь смотреть людям в глаза, тупая курица, класть мне, слышишь меня, мне на это класть. Если с мамой что-то случится, ты будешь виноватой в ее смерти. Ты животное, Рита, ты тварь. Мне похеру, кто я. Ты ничего кроме денег не видишь, охуевшая алкоголичка, считающая себя приличной женщиной. Ты не звезда, ты дешевая и давно сошедшая с ума блядь, я убью тебя. Что ты сказала, повтори, что ты сказала. Повторяю, убью тебя, если после твоей очередной аферы мама пострадает, просто оторву тебе голову. Да я. Да пошла ты. Телефонная трубка разлетелась. Вены на шее вздулись. Сердце бешено стучало. Рита, может быть, в этой ситуации еще можно что-то сделать. Нет, Кузя, нет. Это их последний съезд. А дальше что. А дальше, дальше они устроят маме пышные похороны, и будут по-настоящему оплакивать ее преждевременный уход.

Через месяц я уехала из Кишинева, так и не встретившись с матерью. Тетя не дала мне ее адрес или хотя бы телефон. Она погасила задолженность, завела счет на имя своей старшей дочери, оставшиеся деньги положила на счет. Маме достались девять квадратных метров и ящик водки. Думаю, мама даже не знала, где я теперь. Она дожила до лета и скончалась второго июня в крошечной, серой квартире. Узнав о смерти сестры, моя тетя сказала, я не виновата. Поедешь на похороны, спросила Настя. Нет, не поеду, не хочу никого видеть. Принимать участие в очередном дележе имущества тоже не хочу. После похорон младшая дочь маминой сестры прислала письмо, все возмущены тем, что ты не приехала на похороны, поэтому будет лучше, если ты откажешься от наследства.

Мне десять лет. Стою в дверном проеме между комнатой и кухней в родительском доме. Отец с матерью перешептываются, их лица напряжены. Мать нарочито гремит посудой, отец пытается ей что-то объяснить. Мама расстроена, в сердцах громко говорит отцу, ты можешь уйти к ней прямо сейчас. Папа пристально смотрит на нее, от бессилья он разом смахивает с холодильника чашку, блокнот, карандаши, спички, сигареты, пепельницу. Пепельница лежит у моих ног. Отец выходит, мать начинает плакать, поднимает все что упало. Это была единственная ссора между родителями, которую я помню. Я часто вспоминала жест отца, смахнувшего с холодильника предметы, пепельницу у ног, разбитую чашку. Хотел сказать, но не сказал. Думала, зачем он промолчал. Зачем.

Мне тридцать два года. Стою в дверном проеме между прихожей и кухней в квартире Веры. Она нервно курит, мы ссоримся. Время от времени прибегает дочь Веры, тогда Вера пытается со мной объясниться, говорит то, на что невозможно ответить при ребенке. Я прошу ее обсуждать наши проблемы наедине, но Вера прикрывается девочкой как щитом. Меня раздражает происходящее. Я чувствую бессилие. Мысленно представляю ссоры Веры и Жени. Вера так же обнимает ребенка, Женя раздражается, но терпит. Чувствую бессилие. Ребенок уходит, я вновь убеждаю Веру. Она меня не слышит. Одна ее фраза схожа с фразой, произнесенной мамой двадцать два года назад. У меня нет выбора. Из этого тупика не существует выхода. Фраза, останавливающая диалог, не предполагающая компромисс. Меня душат слезы, я бледнею от гнева. Произношу тихо, Вера, так невозможно. Понимаю, что скажу теперь, и не хочу этого говорить. Сердце бешено стучит. Я не хочу говорить то, что хочу сказать. Смахиваю со стола блокноты, чашки, тарелки, карандаши, краски, пепельницу, сигареты. Тарелка глухо разбилась. Вера бросила на меня взгляд полный презрения. Я с возмущением смотрела на нее. Девочка закричала, что вы наделали, посмотрите, что вы наделали. Она водила руками по полу, собирала карандаши, краски. Плакала, посмотрите, что вы наделали. Вера встала и сказала, уходи. Я ушла, не сказав ни слова. Возвращалась домой, думала над тем, зачем промолчал отец, зачем промолчала я. Наверное, он тоже не хотел поступать плохо, но в результате все равно вышло плохо. Из тупика не существует выхода. Посмотрите, что вы наделали. Что вы наделали. Два года. Два не один. «Вы» не я. Не виновата. Через пару дней Вера позовет меня к себе, я спрошу, как же теперь быть с Настенькой. Она ответит, не волнуйся, все нормально. Нет, это совершенно ненормально. И даже не потому, что мы постоянно боремся за преимущество, а потому, что игнорируем реальность. Вера для меня закончилась тогда, когда мне впервые захотелось сказать ей, милая, ты потрясающе омерзительна.