Часть целого - читать онлайн книгу. Автор: Стив Тольц cтр.№ 123

— Я вовсе не требую, чтобы вы с ним порывали. Мне все равно, кто подружка моего сына, но если это вы, то не должны его обманывать. А если обманываете, то скажите об этом. Послушайте! Было время, когда я любил девушку моего брата. Ее звали Кэролайн Поттс. Хотя нет, может, лучше начать. с начала. Людям всегда интересно, каким был Терри Дин в детстве. От меня ждут баек о юношеской жестокости и испорченном сердце ребенка. Представляют, как младенец ползет по манежу и между кормлениями творит всякую безнравственную гнусность. Смешно! Вы что, считаете, что Гитлер тянул ногу, маршируя к материнской груди?

— Мистер Дин, мне пора.

— Да, да, я рад, что мы с вами все выяснили.

Девушка ушла, а я подумал: ни за что бы не взялся объяснить, что мы такого с ней выяснили.

В тот же день вечером Джаспер ворвался ко мне в спальню и застал нас с Анук в постели. Не понимаю, почему это так на него повлияло. Видимо, эдипов стереотип — самая действенная методика разрушения семей вроде нашей; стремление сына убить отца и овладеть матерью не столь омерзительно, если мать суррогатная. Как бы в подтверждение моей неприглядной теории Джаспер был уязвлен, даже пришел в ярость. В жизни каждого человека может произойти бессмысленная вспышка, лишающая его доверия близких, и именно это произошло с Джаспером. Я не видел никакой разумной причины, почему он должен противиться нашей жаркой телесной связи с Анук, и он тоже это понимал. Но вскоре пришел и объявил, что уезжает. Мы молча постояли с минуту. Это была большая минута — недолгая, а просторная и гулкая, как пещера.

Я улыбнулся и ощутил тяжесть своей улыбки — вес был очень большим.

Расставание грозило растянуться на века, но произошло на удивление быстро. После слов:

— Я тебе позвоню, — я услышал сердитую песню его удаляющихся подошв. Захотел окликнуть, укорить, попросить вернуться.

Но он ушел.

А я остался один.

Мое присутствие давило с такой же силой, как моя железобетонная улыбка.

Свершилось. Он бросил меня в темной расщелине, в моем отшельническом смерче. Дети — это полный провал. Не понимаю, как люди могут получать от них хоть сколь-нибудь долгое удовлетворение.

Я не мог поверить, что он ушел.

Мой сын!

Удрала моя сперма!

Мой несостоявшийся аборт.

Я вышел на улицу и посмотрел на татуировку звезд на темном небе. Стоял один из тех гипнотических вечеров, когда кажется, что тело либо все притягивает, либо все отвергает. Я все время считал, что сын стремится стать моим зеркалом наоборот, а оказалось, что он противоположный полюс, и это погнало его прочь.

Неделей позже я ощутил, что окунулся в темное, плотное облако. Анук пару дней не показывалась. Я сидел, окруженный гипсовыми гениталиями в ее мастерской и стыдился собственной скуки. Разве умирающий имеет право скучать? Меня убивало время, и я тем же отплачивал времени-убийце. Сын от меня ушел. Анук меня бросила. А я оставил только Эдди, потому что мог выдерживать его набеги лишь в течение очень короткого времени. Жаль, что нельзя ограничивать общение с людьми десятью минутами — десяти минут мне вполне бы хватило на три дня, и только потом потянуло бы еще на десять. Но люди не уходят и не уходят, и вы вынуждены им говорить: «Вам пора». Много раз я пробовал: «Не смею вас больше задерживать» или «Не хочу отнимать ваше время». Не пронимает. Большинству просто нечего делать и некуда пойти, а самое главное их развлечение — всю жизнь трепаться с себе подобными. Никогда не мог этого понять.

Услышав, что меня зовет Анук, я почувствовал прилив несказанной радости и закричал:

— Я здесь! В мастерской! — И ощутил, как забился пульс моей страсти. В ту же секунду я безрассудно решил, что надо сбросить одежду. Не помню, как я срывал одно за другим — настолько меня лихорадило от жажды соития, и когда Анук переступила порог, предстал перед ней совершенно голым. И улыбнулся. Сначала я не понял, почему она хмурится. Подумал, что потерялся среди собрания гениталий, в сравнении с которыми мои вызывали одно уныние. В мою пользу говорило лишь то, что окружающие меня произведения были выполнены без соблюдения масштаба. Но дальше она сказала:

— Я не одна. — В двери показалась безукоризненная голова Оскара Хоббса.

В доказательство своей непоколебимой невозмутимости он перешел прямо к делу:

— У меня для вас новости. Хочу помочь реализовать одну из ваших идей.

Мне хотелось то ли рассыпаться на кусочки, то ли застыть столбом, однако вместо этого я произнес:

— Господи, с какой стати? — и добавил: — Какую?

— Мы это обсудим. А какую бы вам хотелось?

Хороший вопрос. Я понятия не имел. Закрыл глаза, сделал глубокий вдох и нырнул в свой мозг. Опустился на дно и за минуту перебрал и отмел больше сотни глупых прожектов. Но наконец нашел то, что искал, — идею со смыслом. Веки взлетели вверх.

— Я хочу начать с того, чтобы сделать всех в Австралии миллионерами.

— Умный выбор, — отозвался Оскар, и я сразу догадался, что мы поняли друг друга. — Как вы намерены это сделать?

— Доверьтесь мне, у меня все разработано.

— Довериться вам?

— Ясное дело. Поскольку вы главный игрок в многонациональном конгломерате, довериться вам я не могу. Следовательно, вам придется довериться мне. Когда настанет время, я сообщу вам детали.

Оскар метнул на Анук быстрый взгляд и вновь уставился на меня.

— О'кей.

— Как о'кей? Постойте, вы серьезно?

— Да.

За этим невероятным развитием событий последовало неловкое молчание, и я заметил, как обычно бесстрастный Оскар смотрит на Анук — будто борется с чем-то в себе. Что бы это значило? Анук посулила ему интимную благосклонность? Заключила ради меня противное своей натуре соглашение? Мелочные подозрения подпортили мне успех. Так бывает всегда: полная победа невозможна — всегда обнаруживаются какие-то оговорки. Тем не менее я без колебаний принял предложение. И тут же получил удар под дых: лицо Анук приняло разочарованное выражение, словно, согласившись на предложение Оскара, я оказался не таким значительным, каким она меня считала. Как это понимать? Разве инициатива исходила не от нее?

Но я обязан был его принять. Выбора у меня не было. Время утекало сквозь пальцы.

Мы сразу вошли в боевой ритм. Прежде всего следовало позаботиться о рекламе и разжечь аппетит публики. Оскар проявил решительность и не стал тянуть. Уже на следующий день, прежде чем мы успели обсудить детали нашего нелепого проекта, он поместил мой портрет на первой полосе еженедельного таблоида под заголовком: «Этот человек хочет сделать вас богатыми!» Пожалуй, слишком в лоб, не изящно, зато эффективно. А для меня это означало конец жизни человека-невидимки.