– Кто красивая? – раздался сзади молодой свежий голос. – Ой, тетя Лиза! С приездом!
Мы обернулись. В дверях дальней комнаты, до того плотно закрытых, стояла прелестная высокая кукла с соломенными волосами ниже плеч и яркими голубыми глазищами. Коротенький халатик в розовую клеточку не скрывал ни сантиметра растущих, казалось, от самых ушей роскошных ног. Дашка. Я помнила ее примерно трехлетним пупсом, ковылявшим с мамой за ручку и пытавшимся отнять у Женьки какой-то совок. Потом Мишка еще присылал фотографии невыразительного подростка с блекло-серыми косичками, а тут – такая красотка! Вот ведь как чужие дети-то растут.
– Кто тут красивая, никаких вопросов быть не может! – ответила я. – Привет, Дашуня! Ну ты и выросла – не узнать. Я бы точно не узнала. Вот какие тут в Москве невесты-то ходят!
Последнее замечание было, конечно, несусветной глупостью с моей стороны, объяснимой только долгим перелетом и дурной головой. Женька, услышав, убил бы меня за такое на месте, чтобы не нарушала его privacy (как, кстати, это сказать по-русски?) и не вторгалась в личную жизнь. Но на Дашку, которая, очевидно, не отличалась такой суровостью нрава, мои сопливые восторги произвели неожиданно благоприятное впечатление.
– Ладно тебе, теть Лиз, – заулыбалась она, явно довольная. – Какая там красивая, я только встала, у меня и морда не накрашена, я и не причесалась-то толком.
Дашкино лицо больше всего напоминало яркий свежий персик, а волосы лежали по плечам блестящей волной. Я, честно говоря, не понимала, зачем вообще красить такую морду, но на всякий случай просто еще раз сказала девочке, что она чудесно выглядит.
– Хватит уже, будет тут задницей вертеть, – шуганула Дашку Надя. – Иди уже крась свою морду, да умывайся, я блины буду печь. Тебя только ждали, человек с дороги некормленый сидит, а ты все об одном.
Дашка фыркнула и исчезла в ванной. Я посмотрела на брата с женой.
– Слушайте, но какая у вас девица роскошная выросла! Просто обалдеть! Чего вы ее так шпыняете, я не пойму. С такими глазами она куда угодно поступит, как делать нечего.
– Поживешь тут с ней – поймешь, – перебил Мишка. – Именно что делать нечего. Ладно, хватит про Дашку, давай лучше мы вещи твои пока разберем.
– Ой, я же вам подарки привезла, – спохватилась я. – Где там мой чемодан?
– Успеешь с подарками-то, – Мишка встал и пошел в прихожую за чемоданом. – Жильцы твои уедут через неделю, раньше не получается. Пока у нас поживешь. Диван вот этот разложим, он широкий, тумбочку Надя поставит...
– Миш, да не беспокойся ты, я отлично размещусь. А с квартирой так. За сколько она сдавалась?
– Шестьсот долларов.
– Вот, Миш, я тебя выставила, я тебе эти деньги отдам. Пока за месяц, а там видно будет, как поживу. Договорились?
– Да ты что, Лиз! – замахал на меня руками Мишка. – С ума ты сошла! Какие деньги? Это твоя квартира, ты и живи, мы и так вам за нее благодарны...
Я в это время успела вынуть из кошелька шестьсот долларов и аккуратно засунула их за стеклянную створку шкафа. Очень хорошо. За месяц я ему отдам, а там действительно видно будет. Главное, он сейчас сам все сказал – и что квартира моя, и что благодарны... Всегда проще, когда человек сам понимает, как обстоят дела, и отношения меньше портятся, и вообще. А теперь можно приступить к раздаче подарков.
С подарками Мишке и Наде у меня при выборе никаких вопросов не возникало. Мишке я купила пару галстуков и тонкий пуловер, Наде – пару кашемировых свитеров. Все хорошее, дорогое, из магазинов на Пятой авеню, выбирала, как себе, и ни секунды не сомневалась в результате. А вот с подарком Дашке пришлось помучиться. Одежда и обувь отметались сразу, потому что я не знала ее размеров, украшения дарить как-то пошло... В конце концов я поймала молоденькую продавщицу в «Бергдорф Гудмане» и заставила ее выбрать нечто, что бы она сама хотела получить в подарок. Она, недолго думая, притащила мне здоровую сумку ярко-фиолетового цвета, всю в карманчиках, пряжечках и свисающих отовсюду ремешках, утверждая, что именно это и есть мечта всех прогрессивных девушек Нью-Йорка и окрестностей. Стоила эта девичья мечта, прямо скажем, немало, но я все равно ее купила, потому что мне надоело метаться в бесплодных поисках, хотя сомнения оставались. И теперь, при виде Дашки, такой розовой и белокурой, они проснулись и зашевелились снова. Вдруг ей не понравится? Я сама, например, не вышла бы с такой сумкой на улицу ни за какие коврижки, а тут ведь ее не обменять... Дура я все-таки, зачем послушалась глупую продавщицу...
Мои сомнения прервал восторженный девичий визг.
– А-а-а! Тетя Лиза! Какая сумка-а! Вау! Настоящий «Моторсайкл Ледикс»! «Баленсиага»! Это твоя? Можно потрогать?
Я не поняла, при чем тут ледяной мотоцикл, но на душе полегчало.
– Нет, Дашунь, это не моя. Это я тебе привезла. Нравится?
– Нравится! Ты что! Это же... Да это же отпад! Я ее обожаю! Это сейчас самый писк, такой ни у кого нет, ее только недавно в самом «Глянце» напечатали! Девчонки поумирают! Ой, я с ума сойду! Спасибо, спасибо огромное!
Дашка схватила сумку и унеслась к себе в комнату – крутиться перед зеркалом. Ну ладно, продавщица, не даром свой хлеб ешь. Угодила.
Потом мы опять что-то ели, потом Надя принесла блины и мы ели их, а потом я почувствовала, что если сейчас же не лягу, то усну прямо сидя с блином во рту. Дашка благородно (или благодарно) уступила мне свою изолированную комнату, чтобы мне не лежать на проходе. Я, качаясь, добрела туда, рухнула на всклокоченную девичью постель, покрытую каким-то розовым пледом, и основательно отключилась.
Когда я проснулась, в комнате было полутемно, и я не сразу сообразила, где нахожусь. Щеку что-то колет, вокруг пахнет сладкой гадостью, обстановка незнакомая. Не сразу, но все же удалось вспомнить, что я в Москве, у Мишки, и сплю, обожравшись блинов, на кровати собственной племянницы. Какая все-таки Дашка красавица выросла... А ведь ничто, как говорится, не предвещало. Здорово, наверное, когда у тебя такая дочка. Жалко, что у меня не девочка. Вернее, жалко, что у меня, кроме Женьки, еще и девочки нет. Хотя при вновь открывшихся обстоятельствах это, скорее всего, только к лучшему.
Вспомнив окончательно обо всех своих обстоятельствах, я сделала вялую попытку почувствовать себя униженной и оскорбленной, но у меня как-то не получилось. Американская жизнь со всеми ее проблемами ушла куда-то далеко-далеко, осталась в другом полушарии и выплывала, как нечто отвлеченное, произошедшее не со мной, а с кем-то другим, вроде книжного персонажа. Ну да, жила-была одна такая тетка, муж ее обманул, а она, не будь дура, наняла адвоката, оттяпала у мужа кучу денег, чтоб неповадно было, и удрала на край света навещать родственников. Хорошо, но при чем тут я? Я, такая вся из себя прекрасная, богатая и благополучная американская тетушка, просто соскучилась и приехала в Москву погостить у давно не виденного двоюродного брата с семьей...
Кстати, где родственники-то? И вообще, что здесь у нас происходит, утро или вечер? Я поднесла к глазам руку с часами и с трудом разглядела в полутьме стрелки на циферблате. Половина восьмого. Половина восьмого – чего? Нет, наверное, все равно надо встать и разобраться на месте.