– Неужели? А я-то и не в курсе. А насчет жизни – я купил дом, напротив Юлькиного, три этажа, семь комнат – разместишься? И от университета недалеко.
– Лешка, правда? Рядом с Юлькой? Тот, с красной крышей? Лешка, ты прелесть. Все-таки я не зря всегда в тебя верила.
– Верила она. Лучше скажи, что у вас с визой?
– Какая виза, у нас гринкарта лет пять как.
– Ну и славненько. Ладно, ты разбирайся тут, я пойду на книжки взгляну – что с собой, что карго отправлять.
– Не смей трогать мои книжки, рыжая сволочь, – но чудище, не обращая внимания на запрет, устремилось в комнаты.
Абсолютно ошарашенный, я смотрел на Полину. Она, ошарашенная ничуть не меньше, замерла на месте, глядя в одну точку, прижав руку ко лбу и шевеля губами, словно что-то проговаривая про себя. Потом встряхнулась, подняла голову, с отвращением понюхала свою рыбную руку и кинулась к раковине.
Я нарушил молчание.
– Полин, что все это значит?
– Это? Ах, это. Это Лешка, Рыжий.
– Что рыжий, я и сам вижу. Кто он такой? Откуда? Что ему вообще тут надо?
– Жень, ну ты же сам все слышал. Что я могу сказать? Мы с ним еще на физтехе вместе учились, я ему обещала, что замуж выйду, да как-то все не успевала. То одно, знаешь, то другое. А он – вон, дом купил.
– Ты хочешь сказать, весь этот бред – всерьез?
– Черт его знает, что в этой жизни всерьез, а что нет. Мне с ним, конечно, всегда было легко, с Лешкой-то. Детям он тоже нравился. И место хорошее. Да, наверное, всерьез. Жень, погоди! Ты куда, Жень?
Я не выдержал. Ну их всех к черту с этими фокусами. Выскочив из квартиры, я хлопнул дверью и побежал вниз по лестнице. Черт знает что! После всего, что было, вот так, в две минуты, с каким-то уродом! Да пошла она!
Вечером я напился. Тяжело, до беспамятства, как уже давно не пил. Еще два дня прошли в похмелье, как в бреду, а в понедельник с утра я провожал Полину в аэропорту. Зря поперся, знал ведь, что зря, а все равно поперся, и так оно и вышло. Вздрюченная Полина металась между стойками, вещами и тележками, дети, утратив всегдашнюю выдержку, радостно верещали, почему-то уже по-английски, рыжее чудовище меланхолично читало книгу. Уже в самый последний момент, когда сумки и чемоданы поползли в раскрытый рот таможенного досмотра, Полина подошла ко мне – прощаться.
Я не смотрел на нее. Она положила руки мне на плечи, заглянула в глаза. Погладила ладонью по щеке.
– Женечка, не сердись на меня. Так лучше. Все равно нам бы с тобой не жилось. Ты сам все знаешь. Я другая. Мы с тобой разные, а с Лешкой похожи. Не горюй. В конце концов, я еще, может, когда-нибудь вернусь, и там, со временем...
Она поцеловала меня в щеку – первый раз, между прочим, за все время – а ее уже звали от стойки, она махнула рукой и ушла, не оборачиваясь.
Я вышел на улицу. Стоял солнечный, ясный день. Конец лета. Рядом, за оградой аэропорта, в воздух с ревом взмыл самолет. Я следил глазами, как он все подымался, уменьшался, растворялся в воздухе... Откуда-то с неба мне на рукав пиджака спустилась одуванчиковая пушинка. Я аккуратно снял ее, сдул с ладони. Вынул из кармана телефон и набрал Танькин номер.