Митька! Как вырос! Он здорово изменился за эти полгода, совсем не узнать. А все равно такой же мальчишка. Тащит меня куда-то за руку, рассказывает что-то — сто слов в минуту. И, кажется, по-французски.
День был прекрасный, хотя и скомканный весь. Пока добрались до шале, пока обжились, наступил поздний вечер. Митька ныл, что хочет непременно сегодня же съехать хоть разок, я не пускала — ноги ломать в темноте, Валька разжигал камин, в общем, бардак. Ещё позже, вытянувшись, наконец, на своей половине постели (в шале у нас была общая спальня, Валька сопел рядом в подушку), я поняла, что устала и счастлива, как в детстве на каникулах. Приехала домой.
Дни проходили весело и бестолково. Катались на лыжах с гор, сидели в крошечных ресторанчиках, встречали каких-то знакомых. Валька иногда уезжал в Женеву — говорил, дела. Мы с Митькой не обращали внимания — нам было хорошо и так. В какой-то из дней перед Новым годом я вдруг сообразила, что у нас нет подарков для сына. Обычно я закупала их в Москве и привозила тайком, но Марина, естественно, не знала об этом. Проблему надо было решать, и я предложила Митьке смотаться в город, пройтись по магазинам.
— Ты уже взрослый, — сымпровизировала я на ходу. — Мы решили, что лучше ты сам выберешь себе подарки. Поехали, посмотрим.
Ничего не сказав Вальке, я взяла с каминной полки ключи от машины. У-ух, как мы съехали по серпантину. Я и забыла, какой кайф можно поймать за рулём. Весь день мы шатались по городу, накупили кучу подарков для всех-всех-всех, посидели в кафешке. Заказали сырный роклет и жутко ржали, как дети, окуная гренки в расплавленный сыр. Уже начинало темнеть, когда мы пустились в обратный путь.
Валька был вне себя. Или не в себе. Он напустился было на нас, кричал, что переволновался, что так нельзя, что надо предупреждать. Мы со смехом оправдывались.
— И главное, вы же, гады, и телефон не снимаете, ни один. Я обзвонился. Не умеете пользоваться прибором — на кой он вам вообще!
Мы заржали ещё пуще. Дело было в том, что, хотя Митя действительно забыл телефон (он вообще почти не брал его с собой в эти дни, боясь потерять где-нибудь на лыжном спуске), а я свой из сумки просто не слышала, мы купили Митьке в подарок ещё один мобильный — какую-то очень продвинутую модель. Так что в чем-то Валька был прав.
Уже ночью, когда мы легли, Валька обнял меня поверх одеяла и задумчиво сказал в темноте:
— Я страшно перепугался. Тебя нет, Митьки нет, телефон молчит. Думал, вы где-то в горах пропали. И вообще, мало ли что… Только потом догадался машину проверить. А ты, значит, снова можешь водить?
Опс. Я и забыла про свою амнезию. Надо выкручиваться.
— Знаешь, — ответила я, впрочем, чистую правду, — я забыла, что не могу. Села — и все получилось.
— Хорошо, — выдохнул он мне в плечо. — Ты вообще здесь лучше выглядишь. Совсем стала такая, как до аварии. Горы тебе на пользу. Я очень рад.
Я тоже была рада, но не горам. Мне просто было хорошо.
Это были замечательные каникулы. Новый год, лыжи, отдых, солнце, снег, Митя. И Валька. Не скажу, чтоб это был наш «медовый месяц», но все же…
В самолёте на обратном пути он вдруг отложил газету и взял меня за руку:
— Ариша. Мне надо с тобой поговорить.
Я повернулась.
— Знаешь, я тут подумал… Не знаю даже, с чего начать. В общем… Мне предлагают должность консультанта в Женеве… Давно уже, дело не в этом, я все отказывался — фирма, дела, да и тоска у них, не развернёшься. А тут подумал… Понимаешь, я очень испугался за тебя. Сейчас ты оправилась, снова стала сама собой, а первое время после аварии… Я тебя просто не узнавал.
— Что, я так сильно изменилась?
— Нет, не то чтобы. Я понимаю, сотрясение, травма… Но ты была какая-то чужая, непривычная. Я так боялся, что все так останется. Подожди, — он остановил меня, — не перебивай. А сейчас, здесь, когда ты пришла в себя, я подумал — а если бы я тебя совсем потерял?
— Что бы тогда? — все-таки встряла я.
— Ты смеёшься, а я серьёзно. Все в суёте, в беготне, вся жизнь пройдёт — не заметишь. И я подумал — возьму и соглашусь. Переедем в Женеву, купим что-нибудь, квартиру или дом, Митька рядом, будет на выходные приезжать… Заживём, как честные бюргеры. Ни суеты, ни беготни, в шесть часов дома… Гулять будем ходить, собаку купим. Ну, не хочешь собаку, — он, очевидно, заметил мою отвисшую челюсть, — ну тогда лошадь. Соглашайся, Ариш.
И я согласилась.
Марина открыла дверь своей квартиры. Никакой свет, конечно, не включился, надо самой выключатель нашаривать. Господи, теснота-то какая. И не была тут всего ничего, а уже отвыкла. Или привыкла — к другому. Конечно, человек, подлец, ко всему привыкает, но к хорошему почему-то особенно быстро.
Она разделась, прошла в комнату, опустилась устало на кровать. Все, Золушка, кончилась твоя сказка. Сказка, собственно, кончилась ещё вчера, на балу, Марина уже тогда это поняла, но воочию увидела только теперь. Погуляли, и хватит. Арина, конечно, больше не придёт. Сама виновата, дура, не надо было её пугать. «Мужу скажу, не могу так…» Дура. Сидела бы себе тихонько, была бы до сих пор в шоколаде. Арина бы, конечно, все равно поехала в Швейцарию, сын — это святое, зато потом бы вернулась. А так… Она испугалась тогда в клубе, это понятно. Никто не любит сжигать корабли, а уж когда за тебя твои корабли хочет сжечь кто-то другой, пусть даже очень похожий… Вон — и все эти дни не звонила, и вернётся — не позвонит. А сама Марина, без неё, разве что-нибудь может? Вот и сиди теперь, Золушка тухлая, жди своего принца недоделанного. Господи, если мужик так пугается оттого, что любимая женщина одета не так, оттого, что кто-то что-то не то подумает, кто-то, может быть, посмеётся, — что ж это за мужик? А может, он просто повод искал? Арина говорила что-то такое, что ему работа дороже, а она, дура, слушать не стала. Вот и сиди теперь. Жила — как принцесса, а все кончилось — ничего даже на память не останется.
Марина вздохнула, поднялась, стала обходить владения дозором. Так, ничего, все чистенько. На столе — стопка тетрадок. Взглянула — проверенные. Отметки Арина ставила грамотно, честно. Она неплохая баба, Арина, если б только не обижать её… В ванной — бельишко постиранное, новое, между прочим. Не такое роскошное, как там было, но симпатичное. В холодильнике еда какая-то, правда, немного — на день. Завтра придётся в магазин выходить.
Марина хлопнула себя по лбу. Так, а деньги-то? Что у неё вообще есть? Как жить придётся? В кошельке у Арины, то есть теперь опять в её собственном, была какая-то мелочь, её на обратную дорогу-то, на автобус с метро, еле хватило. Может, в ящиках где-то заныкано?
В шкафу под бельём не было ничего, а в письменном столе Марина нашла стодолларовую бумажку. Ну ничего, с этим можно немножко жить, если по-старому. Ещё нашёлся в шкафу замечательной красоты яркий платок — тоже явно Аринин, из той ещё жизни. Марина усмехнулась — вот и память тебе, дурёха. Сжала платок в руке. На пальцах блеснули Аринины кольца. Марина плюхнулась снова на диван и заревела.