Осознание истины пронзило меня всю, словно ударом тока. Дура! Кому, к чертям, подыгрывать?! Это он-то! Теткам этим убогим, что ли? Да это они все, как завороженные, смотрят ему в рот, готовые плясать по малейшему движению пальца! Кого я хочу уговорить? Ведь это ему, как никому другому, не нужен ребенок сомнительного происхождения, да еще незаконный, да с темным полем, да… Ведь это он запрятал нас сюда, это он позаботился, чтобы никто не знал, что у меня вообще будет ребенок, чтобы меня не искали, чтобы никто не знал, где я, что со мной… Хотя это ведь и неважно, меня все равно некому было бы искать, я одна на свете…
Нет! Не одна! У меня есть ребенок, мой мальчик, и это его они собираются там сейчас… Чтобы никакого пятна на блестящей репутации великого Гуру! Нет! Не выйдет! Не отдам!
Я яростно заорала и бросилась всем телом на невидимую перегородку. Разнесу! Никакой магией не спасетесь! И — о чудо! — она поддалась, действительно рассыпалась в прах под моим напором, и я оказалась там, среди них.
От неожиданности я потеряла разгон и остановилась, не долетев нескольких шагов до стола. При моем появлении Гуру опустил руки и перевел на меня слегка удивленный взгляд. Его лицо не выражало ни злобы, ни агрессии, ни какого-то мистического оцепенения — нормальное, умное, такое любимое мной когда-то лицо. Во мне, вопреки всему, снова зашевелилась надежда. Может быть, все-таки…
— Что происходит? — обратилась я к нему, не в силах справиться с ней. — Что ты здесь делаешь? Зачем этот дурацкий маскарад?
Он повернулся ко мне и улыбнулся своей такой знакомой, такой привычной, родной улыбкой. Нет, наверное, я чего-то не понимаю. Сейчас он мне все объяснит, мир встанет на место, и все снова будет хорошо.
— Это не маскарад, — сказал он.
— Тогда… Зачем все это? — я обвела рукой сцену. — Что это означает?
— Это экзорцизм.
— Я не знаю, что это такое. Объясни.
Он раздраженно пожал плечами.
— Ну что тут объяснять? Как будто ты дурочка. Экзорцизм — значит изгнание дьявола, уничтожение зла. Ты же видишь, что здесь происходит, — рукой с ножом он указал на младенца, лежащего на столе. Я замерла. — Видишь? Среди нас оказалось зло. Враждебные силы. И мы должны очистить себя от них.
Бред какой-то. Как может ребенок, любой ребенок, быть злом?! Не говоря о том, что это был его собственный ребенок. Может, он пьян? Или эти тетки все-таки умудрились заморочить? Но все-таки… он же разумный человек…
— Послушай, — осторожно сказала я. — Ну да, я понимаю, с аурой там что-то не то, я согласна, но это все… Эти тряпки, ножи? Мы же не в средневековье, в конце концов… Есть какие-то другие методы…
Он покачал головой.
— Я не могу рисковать. Это древний, давно забытый обряд. Я восстановил его по старым книгам. Да, несколько архаично, не спорю, но, поскольку никаких современных экспериментов не проводилось, все должно идти так, как предписано, без отклонений. Ты бы знала, с каким трудом я сумел все это найти… Но если все получится, я не только уничтожу зло, но и получу мощнейший заряд новой силы, так что дело стоит того. Ты сама…
Бред продолжался. Самое страшное было то, что говорил он, как нормальный человек, с теми же интонациями, теми же словами, а смысл всего этого был… Он не укладывался в голове, этот смысл. И я совершенно не понимала, как же мне быть.
Ребенок на столе снова завозился и захныкал. Меня охватило жаром. Думать было некогда.
— Отдай его мне, а? — просто попросила я. — Ну пожалуйста. Не надо ничего этого. Можно, я заберу его отсюда, и все?
Гуру не ответил, только качнул головой и грустно улыбнулся мне.
— Слушай, — я уже знала, что все бесполезно, но дурацкая надежда еще мешала мне, цеплялась за мысли, лезла во все углы… И потом, что еще я могла? Вдруг все-таки в нем проснется… не знаю что, все равно, пусть хоть жалость. — Ему холодно, смотри. Он маленький. Мой. Дай его мне. И мы уйдем, обещаю, и я никогда…
— Ну куда ты уйдешь? — его голос звучал так ласково и спокойно, как будто мы с ним сидели дома на диване, а весь фильм ужасов шел перед нами по телевизору. — С таким ребенком? Его же не спрячешь, ты же не можешь этого не понимать. Это ошибка природы, уродство, нарушение всех возможных законов, причем вопиющее нарушение. Это позор, пятно…
Я молчала, не зная, что ответить, и надо ли это делать вообще. Внутри себя я не соглашалась ни с одним его словом, но что-то подсказывало мне, что сейчас лучше не возражать. Он положил нож на край стола и продолжил.
— И потом, даже если тебе теперь все равно, я-то уж в любом случае не могу себе этого позволить. Ну ты сама подумай. У меня выборы, Программа, на меня рассчитывают… Ты только представь себе, что начнется, если обнаружится вот такое, — он кивнул на ребенка. — Какой они тут же подымут шум. — Лицо его болезненно сморщилось. — Эта история с самого начала была достаточно сомнительной, все-таки я женат, и вообще, а уж теперь… Нет, это единственный выход. И, между прочим…
Его явно посетила какая-то новая идея. Я продолжала молчать, прислушиваясь к его словам и одновременно судорожно пытаясь придумать какие-нибудь свои собственные правильные слова или поступки, которые могли бы хоть как-то нам помочь.
А новая идея, похоже, нравилась ему все больше. Глаза у него заблестели, лицо разгладилось, как всегда бывало, когда он выдумывал какой-то удачный ход. Надежда во мне снова подняла голову и запела. «Он может, он все-таки спасет нас…» Я напряглась в ожидании…
— А знаешь что, — обратился он ко мне. — Я только что подумал… Если бы ты, наоборот, помогла нам, возможно, все еще можно было бы изменить.
— Как это? — не поняла я. — Что именно изменить?
— Помочь тебе, — доверительно улыбнулся он. — Вернуть твою магию. Я не совсем уверен, но, понимаешь, экзорцизм, это такой сложный, такой глубокий ритуал, тут задействуются такие внутренние магические силы, вырывается такая мощь… В принципе, весьма вероятно, нет, даже наверняка — именно ты…
— Что — я?
— Ну ты ведь тоже своего рода жертва этой ошибки. Ты, в сущности, больше всех от нее пострадала, разве нет? И будет только естественно, если ты… Смотри, как хорошо все складывается: поскольку магии у тебя сейчас нет, то потерять тебе будет нечего, а значит, ты сможешь только приобрести. И приобрести то, что было тобой утрачено, то есть снова магию же. А мы все тоже будем участвовать, но главное, чтобы ты сама, и тогда… Ну, понимаешь?
Я не была уверена, что понимаю. То есть — что понимаю правильно. Судя по всему, он предлагал мне самой убить своего собственного ребенка, а взамен обещал… Ну даже не твердо обещал, а так, возможно, то есть, как это — весьма вероятно — вернуть мою утраченную магию. Потому что мне-то нечего больше терять. Ну да. А ему самому очень даже есть что, и он не может себе этого позволить, какое терять, они и так уже почти все проиграли, а экзорцизм, то есть попросту убийство младенца, дорого стоит и требует очень большого приложения сил, и этих сил ему жалко. Потому что выборы надо выиграть во что бы то ни стало, иначе Программа… В общем, силы тратить нельзя. Ну и вообще, мараться — дело не царское. И поэтому я должна им помочь. В конце концов, это же я во всем виновата, так что, если серьезно подумать…