Последний взгляд в зеркало — и Нина Елизаровна, сдерживая рвущееся из груди дыхание, неторопливо открывает дверь.
На пороге стоит Евгений Анатольевич. В руках у него пять чахлых розочек и бутылка шампанского, добытая вчера в честном и неравном бою с государственной антиалкогольной кампанией.
— Доброе утро, Нина Елизаровна, — смущенно говорит он.
— Здравствуйте, Евгений Анатольевич. Ну, проходите же, проходите!
Евгений Анатольевич осторожно переступает порог и сразу же, автоматически, снимает полуботинки, оставаясь в носках.
— Эй, эй! Немедленно прекратите этот стриптиз! — прикрикивает на него Нина Елизаровна. — В нашем доме это не принято.
— Что вы, что вы… Как можно?
— Я кому сказала — обувайтесь! Тоже мне, герой-любовник в носочках!
— Вот… — Евгений Анатольевич протягивает Нине Елизаровне розы и бутылку шампанского, сует ноги в туфли и начинает снимать пальто.
— «Не могу я жить без шампанского и без табора без цыганского!..» Где розочки брали?
— У Белорусского вокзала.
— Вы нормальный человек?! Они же там по пятерке штука! Вы что, наследство получили?
— Нет, суточные. И компенсацию прислали. За неиспользованный отпуск, — простодушно объясняет Евгений Анатольевич.
— Да нет, вас лечить надо, — убежденно говорит Нина Елизаровна и проталкивает Евгения Анатольевича в большую комнату. — Я, кажется, займусь вами серьезно!
Евгений Анатольевич целует руку Нины Елизаровны, улыбается:
— Я могу только мечтать об этом.
* * *
В большом учрежденческом женском туалете Марина поправляет волосы перед зеркалом, оглядывается на закрытые двери кабинок и говорит:
— Я тебе еще раз повторяю: важно решить в принципе — ехать тебе с ним или не ехать.
— Для меня это вопрос жизни. Там все наконец может решиться и…
Из-за дверей одной из кабинок слышен шум спускаемой воды.
Марина хватает Лиду за руку и выволакивает ее в коридор.
— Ни черта там не решится, институтка бездарная!
Они быстро идут по коридору к своему отделу.
— Это для тебя вопрос жизни, а для него — баба в койке на время отпуска. Ни шустрить не надо, ни клеить, ни охмурять. Эва, как удобно! — раздраженно говорит на ходу Марина.
— Маришка, я запрещаю тебе!
— Но он же кобель. Посмотри на него внимательно. На его сладкой роже так и написано: кобель!
— Марина! — возмущенно шипит Лида.
— Хочешь докажу? Хочешь?! — Марина останавливается у дверей своего отдела. — Смотри! Идиотка…
Она рывком открывает дверь, входит в отдел, зябко поводит плечами и с прелестной улыбкой громко обращается к Андрею Павловичу:
— Андрей Павлович, родненький, а если я закрою форточку?
Лида проскальзывает в свой дальний угол.
— Ради Бога, Марина Васильевна. А если это сделаю я?
— Что вы, что вы, шеф! Как можно, начальничек…
Марина подходит к окну у стола Андрея Павловича, задирает и без того короткую юбку, обнажая красивые стройные ноги, взбирается на подоконник и обстоятельно закрывает форточку.
Сохраняя на лице улыбку, ставшую деревянной, Андрей Павлович нервно проглатывает слюну, не в силах оторвать глаз от ног Марины.
Отдел замер. Все ждут реакции Лиды. Но Лида, просмотрев весь этот спектакль,, уже уткнулась в бумаги.
А Марина с подоконника лукаво поглядывает на Андрея Павловича. Тот встает из-за стола, протягивает ей руки:
— Позвольте помочь!
— С удовольствием. — И Марина оказывается в объятиях шефа. — Ого, сколько мощи! Кто бы мог подумать!
— Ах, Марина Васильевна, не цените вы своего начальника! — улыбается Андрей Павлович и ставит Марину на пол.
* * *
В перерыв в столовке самообслуживания медленно ползет к кассе очередь мимо супов в нержавеющих мисочках, мимо сереньких котлет и очень прозрачных компотов. Скользят по трубчатым полозьям пластмассовые подносы. Впереди Марина. Лида, как всегда, сзади.
— Ну и что? Ну и что? — тихо возражает Лида. — Ты устроила примитивную дешевую провокацию — задрала юбку, показала все, что можно, да еще и повисла на нем!.. А мужик есть мужик! Было бы хуже, если бы при виде твоих ляжек у него вообще ничего не возникло.
— Все, что надо, все возникло! В этом можешь не сомневаться. А ты — абсолютная, слепая дура. Помидоры будешь?
— Да. А сколько они стоят?
— Семьдесят коп. Брать?
— Нет. Лучше салат витаминный за двадцать две. Тебе щи?
— Я первого не ем. Неужели ты рассчитываешь, что он после вашего дурацкого Адлера бросит все и…
— Я никогда ни на что не рассчитываю, — уже за столиком говорит Лида. — Я хочу надеяться. Тем более что он сам мне говорил.
— Не будь дурочкой, Лидуня. Оттяни свой отпуск на месяц. Поедем вместе в Ялту. У меня там в «Интуристе» мощнейший крюк! Поселимся в отличной гостинице. Рядом Дом творчества писателей, до ВТО — рукой подать! Найдем двух шикарных мужиков… Причем не нас будут выбирать, а мы! И проведем время, как белые люди, Лидка! А там… чем черт не шутит…
— Я люблю его, — тихо говорит Лида, прихлебывая щи.
— А ты не думаешь, что его еще одна женщина любит?
— Кто?.. — пугается Лида.
— Его жена, — жестко говорит Марина. — Вполне приличная девка. Я бы даже сказала — симпатяга.
— Ох, черт, я так старалась об этом не думать!
* * *
Бабушка смотрит на закрытую дверь, откуда доносятся обрывки фраз Евгения Анатольевича и Нины Елизаровны.
— …и мне предложили такие вот курсы АСУП… — Это голос Евгения Анатольевича.
Бабушка слышит звяканье чайной ложечки в чашке, смех Нины Елизаровны:
— А-суп! Очень по-абхазски. Там к каждому русскому слову в начале пристегивается буква «А»: «Агорсовет», «Амагазин», «Абольница»…
— Нет, АСУП — это автоматизированная система управления. Наше министерство такие курсы организовало и… Я же диспетчер на заводе. Вообще-то — старший диспетчер. Но это только название. А так… Меня и послали. Натри недели.
— А что такое — диспетчер на заводе?
— Ну, есть график прохождения заказов. Смежники недопоставили — план летит вверх тормашками. Звонишь, требуешь, просишь, умоляешь. Ты кричишь, на тебя кричат.
— Вы кричите? — Слышно было, как Нина Елизаровна рассмеялась.
— Пожалуй, вы правы. Больше на меня кричат. Бабушка тоскливо уводит глаза в потолок и почти перестает слышать голоса из большой комнаты.