Полубрат - читать онлайн книгу. Автор: Ларс Соби Кристенсен cтр.№ 85

Страница

Когда я вернулся домой, врач уже ушёл. Мама сидела в гостиной, я должен был заглянуть к ней. Нашёл я её в нехорошем состоянии. Глаза бегали туда-сюда без смысла. Она насвистывала к тому же. Плохой знак. Наконец я заговорил первым: — Мама, что с Фредом? — Она всё свистела. — Мам, в чём дело? Фреду плохо? — Внезапно мама расцвела в улыбке и перестала свистеть. — Доктор оказался такой душкой, — сообщила она. — Правда? — Действительно, очень милый. Он сказал, что если Фред ударился об пол, значит, он спотыкался и падал раз двадцать подряд, не меньше, а потом ещё пол сам ударил его сзади. — Я потупился. Мама вздохнула. — Барнум, почему ты врёшь? — Не знаю, — шепнул я. Мама притянула меня к себе: — Ты не знаешь, почему ты врёшь? — Я быстро замотал головой: — Я не знаю, что случилось. — Мама снова глубоко вздохнула. — На Фреда напали, но он, естественно, не признаётся кто. — Она откинулась на спинку дивана и стала похожа на Болетту. Вздохи участились. — Да! Никто ничего мне не рассказывает! Врач сказал, мы должны обратиться в полицию, заявить о нападении на Фреда — а как, если он молчит? — Мама закрыла лицо руками. Всё это было выше её сил. И она сказала всегда ужасавшую меня фразу, которую я мечтал никогда от неё не слышать. В этих словах, которые она иногда повторяла под соответствующее настроение, было что-то, от чего я чувствовал себя жутко беспомощным, их звучание, обыденность их жестокости лишали меня сна на долгие недели, я понимал их как крайнюю форму отвержения, как наипоследнюю угрозу. Она сказала, на выдохе: — Барнум, что мне с вами делать? — Не говори так, — прошептал я. — Пожалуйста. — Мама взяла меня за руку. — Иди к своему брату и попробуй заставить его признаться. — Признаться? Это же его избили! — Она отпустила мою руку, я уже шёл в нашу комнату, мне было приятнее посидеть с Фредом, чем слушать её. Но она вдруг вскочила и взмахнула руками. Силы вновь покинули её. Их не хватало, похоже, ни на что. — Нет! — закричала она. — Я не желаю знать, кто надругался над моим сыном! Я вообще ничего не хочу знать! — И она завела эту шарманку, стала разговаривать сама с собой и для себя, что она одна ничего не знает, ей ничего не говорят, держат её за дурочку, мы здесь все чужие и она не знает и себя тоже, одинокая вдова, слишком молодая, чтобы провести в трауре остаток жизни, но уже старая, чтоб можно было начать всё с чистого листа. — Несчастный Фред! — вдруг выкрикивает она. — Несчастный Фред! — Я тихо вышел, не замеченный ею, и подсел к Фреду. Он лежал на спине и был похож на мумию. Мне нечаянно вспомнилась фотография Ленина из «Кто. Что. Где». Лёжа так, Фред немного напоминал Ленина, как его сумел снять фотограф — забальзамированное тело в мавзолее на Красной площади. Я осторожно дотронулся до толстой повязки у него на голове. — Теперь нашло на маму, — прошептал я. К слову сказать, на той фотографии рядом с Лениным лежал Сталин, он тоже был запечатлён на фотографии, они лежали рядом, как два закадычных дружка, Сталин в форме, на френче блестят пуговицы, и так им придётся лежать вечно, мне не нравилась эта фотография, но я не мог отвязаться от неё, потому что фотографу словно бы удалось поймать на плёнку саму смерть — проявленная смерть, и лица обоих светятся приглушённым матовым светом, наверно, от того, что мозг удалён, его советские врачи вытащили через нос и у Ленина, и у Сталина острыми крючками, ровно как делали египтяне, если их фараону предстояло проспать три тысячи лет. Я написал об этом сочинение. — Сотрясение мозга, — ответил Фред. Я нагнулся поближе. — У кого? У мамы? — Фред вздыхает: — Нет. У меня. Опять дуришь? — Очень больно? — Он не отвечает, молчит. Потом просит: — Принеси зеркало. — Зачем? — Неси давай. — Я выскальзываю из комнаты и беру зеркало из ванной. Явилась домой Болетта. Сидит теперь у мамы. Всё правильно. Мы сидим друг у друга, каждый сам по себе. Я быстренько пробираюсь назад в комнату. — Подержи зеркало, — мямлит Фред. — Где? — Надо мной, Барнум. Я хочу увидеть своё лицо. — Я держу зеркало, как он велел, у самого лица, так что оно запотевает от тяжёлого дыхания. — Жив ты, жив, — говорю я. — Или прикажешь воткнуть тебе в сердце шляпную иголку? У Болетты есть наверняка. — Фред пытается усмехнуться. — Лучше уж поставь на меня стакан спирта, — шепчет он. Но когда я убираю зеркало, Фред отворачивается, и я вижу, он плачет.

Назавтра Фред не шевелится, и душка-доктор приходит снова. Шутить он больше не шутит. Он светит Фреду в глаза и меняет повязку. Потом тихо шепчется с мамой и выписывает рецепт. Такси ждёт меня внизу, потому что мама снова вызвала всех — и такси, и доктора, Болетта поторапливает меня. Когда я спускаюсь к такси, доктор по второму кругу светит Фреду в глаза и ощупывает его нос. Я велю шофёру проехаться вокруг кладбища всего два раза, я и так успеваю опоздать. На переменах я не выхожу из класса, на физре не переодеваюсь, но замечаю вокруг себя нетерпение, раздражение — то прорвётся смех, то мелькнёт искорка в глазах. Смерть отца — сколько она может продолжаться, сколько времени мне позволят пробыть безутешным сыном, в изоляции на карантине, чтобы другие не заразились от меня таким горем? Будем надеяться, до каникул удастся потянуть траур, а что будет после лета, никто не знает, может, школа сгорит, или Аслак с Хомяком и Пребеном утонут, или я наберу свои законные сантиметры. Солнце так жарит в окно, что я заливаюсь потом. Нестерпимо. Я встаю и иду к дверям. Шкелета как раз написала что-то на доске и теперь резко поворачивается ко мне. У нас урок, по-моему, географии. Она стучит мелом по доске, на что-то показывая, сыплется белая пыль, которая так и не долетает до пола. — Барнум, ты знаешь, что здесь написано? — Её закорючек не разобрать, они похожи на обломки букв. Я качаю головой. Шкелета подходит ближе, прячет мелок. — Этот язык, Барнум, называется урду. На нём говорят в далёкой стране под названием Пакистан. Ты должен знать это к следующему уроку. Возможно, будет контрольная. — Она улыбается. — Как ваше драгоценное здоровье? — спрашивает она. — Потихоньку, — отвечаю я шёпотом. Шкелета хлопает в ладоши, и её укутывает сухое, белое облако. — Это не вопрос к тебе, Барнум. А перевод того, что написано на доске. На урду. Как ваше драгоценное здоровье? — Я выскакиваю за дверь раньше, чем раздаётся смех. Но у ворот маячит парень, которого я никогда раньше не видел. Он одет в чёрное и расчёсывает волосы, глядясь в солнечный свет, как в зеркало. Я сворачиваю к другому выходу в расчёте вскочить на проходящий трамвай. Однако когда я добираюсь до этих ворот, парень уже там, но теперь их двое. Они совершенно одинаковые и вдвоём идут за мной по пятам к церкви. Я прибавляю шаг. Не отстают. Я припускаю бегом. Они нагоняют меня, и первое, что бросается в глаза, — одинаковые причёски и одинаково сбитые костяшки пальцев. — Ты брат Фреда? — спрашивает один, как две капли похожий на того, который не спросил. Я киваю. Пытаюсь вырваться, убежать за церковь, но они вцепились в меня. — Как он там? — Он жив, — говорю я. Они обмениваются быстрыми взглядами. — Скажи ему, пусть приходит в Стенспарк, — говорит первый. — Сегодня в десять. — Они отпускают меня и быстро сбегают вниз по горке. Я стою, пока они не скрываются из виду. Тут включается школьный звонок До десяти ещё долго. Как ваше драгоценное здоровье? Домой меня не тянет. Завывает Монтгомери. Я крадучись пробираюсь по улицам. Педер уже стоит под нашим деревом. Завидев его, я припускаю бегом, я всегда так делаю от радости. — Что расскажу! — кричит Педер. — Чур я первый! — ору я, захлёбываясь. — На меня напали! — Напали?! Кто? — Мы садимся на траву под красным деревом и ждём, пока мимо прогрохочет трамвай и станет тихо. — Не знаю, — отвечаю я. — Те же, что избили моего брата. — Его избили? — Чуть не до смерти! А сегодня они хотят опять встретиться с ним. — Зачем ещё? — Может, извиниться решили, — говорю я. — Или снова отмутузить, — предполагает Педер. Я отдыхиваюсь. — Они караулили меня у школы. — Педер задумывается. — Тебя они тоже побили? — спрашивает он наконец. — Почти. Они меня не пускали, держали. Смотри! — Я задираю рукав и демонстрирую ему руку, за которую они меня держали. Педер всматривается. — Бляха-муха, — цедит он. — Я опускаю рукав. Педер придвигается ближе. — А старшого они за что побили, а? — На него у многих зуб, — шепчу я. — Когда он явился домой, он был похож на котлету. Под соусом. — Бляха-муха, — откликается Педер. — Нос сломан. — Даже? — А зубы впились в язык. Мне пришлось подковыривать их. — Ничего себе, — откликается Педер, и мы оба замолкаем. А потом я говорю: — Одно мне совсем непонятно. — Педер улыбается: — Что, например? — Как они сумели избить Фреда?! — Мы лежим на траве и пытаемся понять — как вообще кто-то смог побить Фреда? Если только они били толпой. Трава щекочет затылок. Небо плывёт в вышине, его едва видно сквозь шелестящую крону красного бука. — А у тебя что? — спрашиваю я. Педер садится. — Помнишь парня, которого мама рисовала, когда ты был у меня первый раз? — Немного, — отвечаю я. — Тот, что стоял посреди гостиной? — Он самый. Который торчал голяком посреди гостиной. — Разве мама не кончила его рисовать? — Педер грустно улыбается, скашивая лицо. — Никогда она не кончит, — роняет он и вдруг замолкает и откидывается на траву, как будто забыв, что собирался рассказывать. Я жду, не хочу его торопить. Но потом любопытство пересиливает. — И что с ним? — спрашиваю я. Педер перекатывается через бок и садится на меня верхом. Он тяжеленный. Но я не сталкиваю его. Теперь очередь Педера захлёбываться словами. — У него есть знакомый в клубе, где крутят фильмы, которые не идут в прокате! — Педер раскачивается на мне, я скоро задохнусь. — И?.. — шепчу я. — И?.. Он сказал, что может провести нас туда сегодня вечером! — Врёшь? — Честно! — На какой фильм? — Педер барабанит мне в грудь, как будто я обычный детский барабан. — Помнишь фото у Вивиан на стене? — Прекрати! — сиплю я. Но он не унимается. Барабанит и барабанит. Скоро под Педером вместо меня останется мокрое место. — Так ты помнишь её или не помнишь? — Да помню я! Но имя забыл. — Педер наклоняется к моему лицу, от него пахнет лакричной карамелькой, и язык весь чёрный. — Ло-рен Бэ-колл, — говорит он по слогам, медленно, не теряя ни буквы. — Лорен Бэколл. — Мы слышим смех совсем рядом и поворачиваем головы. Вивиан. Стоит поодаль, заливается. Педер поднимается сам, потом помогает встать мне, меня шатает. Мы счищаем с одежды траву. Я засовываю кулаки в карманы. Педер чавкает. Вивиан всё смеётся. Мы подходим к ней. Педер прокашливается и складывает руки на груди. — В кино пойдёшь? — спрашивает он. — Закрытый киноклуб, — вставляю я. — Пойдёшь?

Страница