Девушка, которой нет - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Булахтин cтр.№ 67

Идеолог не обратил внимания. Он предвидел, как вспыхнет Президент от произнесенных слов.

– Россия превращается в страну иллюзий. Только наша страна годится на роль главной, единственной и неповторимой иллюзии мира. – Он постучал по журналу с улыбающимися лицами руководителей «Нашего Неба». – Скоро каждый из выживших будет иметь все. Строить новый, уютный для себя мир. Но имеются, как всегда, и некоторые проблемы. Это прежде всего…

Президент бесстрастно кивнул, холодно ухмыльнулся:

– Дураки и дороги.

– Скоро каждый будет обладать могуществом, – парировал Идеолог. – Те, кто останется жить, придумают удобные дома, материализуют красивые машины. Они перестанут умирать. В их распоряжении останутся все достижения цивилизации. То, что накоплено веками. Плевать – заслуживают ли они всего этого, счастливы будут или нет. Совершенно неважно, кто именно спасется – убогие, больные, сумасшедшие… Каждый из нас заслуживает адского пекла. Каждый из нас заслуживает любых даров Небес. Главное – появится другое человечество, за которым не потянется сор прежних поколений. Поэтому исчезновение людей – это не кара, это дар Божий. Коварный, надо признать.

Впервые Президент улыбнулся:

– Как всегда – новый мир на костях прежнего? Я бы сам хотел спасти далеко не всех и… сделать их Великими. Но вы же прекрасно знаете – этого нельзя допустить. Те, кто останутся, те, кто почувствуют силу, непременно начнут уничтожать друг друга.

Члены Совбеза послушно кивнули. Многие догадались – Идеолог специально подсунул сюжет всеобщего благоденствия, чтобы напугать перспективой, чтобы друг другу стала ясна позиция – руководство не пожертвует здравым смыслом ради исторической миссии России и согласится на всё, лишь бы мир не превратился в мираж, рассыпающийся под напором иллюзий безумцев, переставших различать жизнь и смерть.

Muse: «Falling Out With You»

– Хочешь, пригласим Паваротти? Развлечемся оперным пением.

Саня спешил, он жил в будущем, уже встречая и провожая дирижабли со спасенными. Пришлось прервать торопливые сборы и остановиться перед шезлонгом, в котором расположилась Фея. Голышом, с распущенными волосами, в темных очках на потускневших глазах.

Кто бы мог подумать, что в центре Москвы, на Остоженке, можно приобрести усадьбу, небольшой участок земли и собственное озерцо?

Фея бросала печенье прожорливым черным лебедям.

– Так и будешь всю жизнь считать, что все ненастоящее? Настоящее, настоящее! – Саня сопроводил утверждение притопыванием по мраморной плите, обозначающей перекресток приусадебных троп среди цветов.

– Ты не пробовал на прочность иллюзии. Их единственное несовершенство – они слишком реальны. Я до сих пор чувствую покалывание усов Друзя. – Фея потрогала кожу над верхней губой.

– Ты целовалась с Друзем? – вполне искренне возмутился Кораблев, хотя уже на три четверти пребывал в офисе «Нашего Неба».

– Дружески. Мы же договаривались не ревновать к воображаемому миру.

Фея села и широко, по-мужски раскинула ноги, вызвав у Сани желание сломаться в коленках и на корточках, снизу вверх обозреть принадлежащую ему женщину.

– Я в какой-то степени тоже часть этого мира.

– Вот-вот. – Словно реплика Сани самым точным образом подтверждала сомнения и опасения Феи.

– И трахалась?

– Что тебя смущает? В фантазиях я иногда захожу так далеко – ни один ангел целомудрия не достанет.

– Фантазии – это одно. Фантазии, воплощенные в реальность, – другое. Трахалась?

– Извини, не буду отвечать на оскорбление.

– Как же тебя убедить, что ты существуешь? – Он все-таки оказался у ее колен, белыми брюками на траве.

– Произошедшее со мной лишь следствие вечного проклятия человечества – каждый день доказывать себя себе и другим.

– Ты заговорила как Витек.

Протянул руку и, продолжая неторопливую беседу, крался по бедру к цели. Теперь лишь половина Кораблева готовилась командовать «Нашим Небом».

– Он единственный, кто видит дальше своего носа. Как вы можете спасать других, когда сами – ходячие карикатуры? Кратер с его собранием несовершенств, андроиха Оля, полуовощной Шаман, мутный Толик… Ты, – она прикоснулась к его щеке холодной, как Якутск, рукой, – придумавший и полюбивший меня. И теперь не способный полюбить, когда я перестала быть твоей сказкой. Хочешь изменить мир? Начни с себя!

– Пока мы сами с собой договоримся, вокруг не останется ни одного двуногого…

Укол, еще укол – дуэль переходила в рукопашный бой.

Нарядный зеленый дом огромными овальными окнами подглядывал за сближением фигур. Рука Сани замерла на границе, где кожа, устав облегать, набухла складкой. Подушечки пальцев, став стократ чувствительнее, потянулись дальше.

– Я спасаю тысячи людей, но каждый раз думаю, что спасаю только тебя.

Саня вел себя словно престарелый искусствовед, всю жизнь копавшийся в пыльных фолиантах. С завязанными глазами его доставили в Венецию, поместили в лучший номер «Лунной таверны», и теперь он приближается к плотно задернутым шторам, за которыми должен увидеть площадь Святого Марка.

– Ты не боишься, что этот дом, эти полотна импрессионистов у нас на стенах, эти толпы поклонников и поклонниц, просителей и попрошаек за нашим забором рано или поздно осыпятся в прах?

– Уже осыпались. То, что ты видишь, – возрождение из пепла.

Чуть тронул указательными пальцами подрагивающие на сквозняке шторы, чуть-чуть приоткрыл для себя туманную перспективу, не решаясь рвануть руки в стороны, обозреть панораму и броситься вперед.

– Я же говорила – рано или поздно вакханалия твоей мысли обратит твою жизнь в серый сумрак, в котором ты потеряешь себя. Ты готов к этому?

Словно навечно соглашаясь, Саня кивнул, так и оставшись со склоненной головой, щекоча волосами. Бедра, отбивая ритм легких прикосновений, непроизвольно вздрагивали.

Она вдруг перестала бояться, перестала думать о том, что необходимо раздувать недолговечный уголек любви. Пусть вместо любви будет обжигающее пламя прикосновений. На день, на час.

«К моему живому телу никогда так не прикасались…»

– И ты готов на все, чтобы я забыла, на каком свете я стараюсь любить тебя?

Вместо положительного ответа он опрокинул ее на шезлонг, руки лихорадочно отодвигали все, что мешало ему впитывать всплывающую из волн твердь. Венеция принадлежит ему. Он знает о ней все. Пусть во сне, но он регулярно появлялся здесь, плавал по каналам, вдыхал морской воздух, приправленный запахом пульсирующей веками жизни.

– Ты будешь ставить мне оперы?

Штор больше не было. Он приникал к стеклу так, что расплющивался нос, а губы оставляли мокрые туманные поцелуи.