– Бить-колотить!.. – забурчал под нос Костя. – Ты женихаться идешь или мир спасать?..
Пока они топтались в коридоре, Кораблев досматривал депрессивные новости, которые, почти не прекращаясь, шли по ящику, и цокал языком.
«Все так же плохо, как у Шварценеггера в „Терминаторе-2“ или у Джека Воробья во второй части „Пиратов“. Даже хуже…»
– По ко-о-оня-ям, бойцы! – тихо взвыл Шаман, поднимая и вновь роняя ключи. Поднимая и роняя.
Саня двинулся вперед. Кратер сзади втолковывал почти бесчувственному Косте:
– О чем мне с ней говорить? О фильмах, о музыке? Мне тридцать пять, ей двадцать. Бездна. Мы и слов-то общих не найдем…
В «скорой» их встретили недовольными взглядами.
«Несколько кило „зелени“ санитарам уже мало, чтобы безропотно соглашаться на частный извоз. Бедный российский бюджет, прости нас за разврат», – подумал Кораблев и попытался вообразить у себя в кармане пачку долларов.
Вновь прибывшие постарались сделать вид, что трезвы, как космонавты на старте. Они молча и почти бесшумно расселись на носилках вдоль стены салона. Напротив устроилась Оля. Редко задерживаясь на лицах, вокруг метались тени деревьев, заполонивших старый московский дворик. Ветер рвался в двери «скорой».
Все пассажиры «Газели» были одеты более чем примечательно.
Кратер – в свою оранжевую спецовку МУП «Стрижи», Костя – в грязную потертую косуху, Кораблев – в легкий красный свитерок, в несколько слоев закручивающийся на горле. На Толе – шикарный итальянский костюм индиго, белая рубашка, синий галстук, все удивительно чистое и выглаженное.
Оля переоделась в черный халат со множеством застегивающихся карманчиков и натянула зеленую бейсболку с надписью «Чавес».
Края халатика, не закрывая весьма достойных ножек, шевелились много выше колен, подчеркивая каждое движение медсестры.
На губах у прибывших мужчин крутилось восхищенное: «Ох, ни фига ж себе халатики стали выдавать медперсоналу! Доктор Смерть, ни дать ни взять…»
Но говорить стеснялись, опасаясь раскрыть крайнюю степень опьянения.
Djordje Balasevic: «Dojoska»
– Ты хуже, чем все библейские грешники и грешницы вместе взятые. Все твои чувства теперь атрофированы, – уверенно заявил Витек. Они шли по звенящему холлу «Рэдиссон».
Фея задумалась, стрельнула глазом на своего не по-детски красноречивого спутника:
– Дудки! Я люблю… любила одного человека!
– Увы, произошла перезагрузка. Твои внутренности теперь из ненаполненных сосудов. Вместо чувств – хорошо развитое воображение. Эта неудовлетворенная бездна может разорвать тебя изнутри, и ты исчезнешь, смертельно раненная осколками.
Фея старалась не показывать вида, что прозвучавшие слова болезненны:
– Хорошенькая плата за жизнь!.. Я бы твоего лектора, который научил тебя нести этот словесный понос, расстреляла бы раньше, чем дворовых пацанов, открывших тебе богатый матерный язык… – Она почувствовала, как забытая злость вновь закипает в ней. – Расскажи-ка мне лучше, человек из подворотни, чем ты можешь помочь моему горю? Исцелить?
– Возможно. Я бы назвал это по-другому – совершить чудо.
– Найди хромого, кривую с неизлечимой молочницей. Я не пользуюсь бесплатными услугами народных целителей без лицензии.
– Если я обладаю силой, это не значит, что хочу быть банальным. Зачем размениваться на лечение, когда можно попробовать воскресить и жизнь, и чувства?
– Улёт! Кто тебе тексты пишет? – возмутилась Фея. – Мне твои подвиги Гиппократа нужны как Дюймовочке обувь тридцать девятого размера. Просто помоги найти Кораблева.
– Помочь найти или помочь спасти?
Фея подошла к панорамному виду Москвы. Он показался нарисованным на холсте окна – ночь, надвигающаяся на все более неуверенную иллюминацию города, уплывающие в темноту стены Кремля, силуэты домов, хвосты автомобильных пробок…. – близок день, когда они уже не смогут вынырнуть.
Девушка зажмурилась:
– В нынешних условиях это одно и то же.
Robbie Wiliams: «Supreme»
Замерев у противоположной стенки, мужчины смотрели Оле в рот. Она безраздельно завладела их вниманием сразу после вопроса Сани: «Ну и как, тебе нравится твоя работа?»
Толя не прекращая сигналил, пытаясь расшевелить машины, по непонятным причинам скопившиеся на улицах Москвы. На крыше, надрываясь, крутилась мигалка. В двенадцать часов ночи на улице было светло и суетно, как днем.
– У полиграфии есть будущее. Человечество не использовало все возможности визуального ряда. Мир страдает от недостатка выразительности, – продолжила Оля. Пошарила рукой под своим лежаком, достала огромный фотоальбом и протянула его Кратеру, который во время разговора старательно прятал взгляд от настойчивых глаз медсестры.
В альбоме оказались художественные фотографии Оли различной степени обнаженности. Почти на всех она позировала в черном халатике и бейсболке, приоткрывая тайные и не совсем тайные закоулки своего тела, немыслимо выгибаясь для лучшего их обзора.
– Сюжетная линия хромает, – заплетающимся языком заметил Костя, внимательно разглядывая подписи к фотографиям: «Оля и шаловливое перышко», «Ловкие пальчики творят чудеса». – Почему все время в черном?
– Когда работаю интим, гражданское не надеваю, – быстро ответила Оля. Девушка беззастенчиво расстреливала мужчин глазами. Ее лицо покинула сосредоточенность. Оно открылось, губы вмиг припухли, взгляд призывал, давая понять – преграды, в которые заковано личное пространство медсестры, пали. Да и само это пространство здесь только для того, чтобы присутствующие мужчины начали его заполнять. Оля сорвала «Чавеса». Казалось, ей на голову выплеснули галлон невероятно тягучего меда – пышные волосы рыжей волной вытекли на плечи, заструились по лицу.
Нескромный свет уличных огней, мимо которых проплывала «скорая», нырнул в глубокий вырез халата, обнаружив там кружевное белье на размер больше покачивающихся бугорков, которыми так откровенно предлагалось воспользоваться.
– Т-т-ты сейчас т-тоже интим работаешь? – заикаясь, спросил Костя.
Кратер осмелился поднять глаза и восхищенно-вопросительно посмотрел на Олю.
Удивление Оли было легким и недолгим:
– Если вы этого не знали, можно пересмотреть наши планы на вечер.
«Иногда заняться сексом хочется намного больше, чем спасать мир. Интересно, это чья-то фантазия заискрила или…»
Мысли Кораблева перебил водитель Толя:
– Мужики, определитесь, наконец, куда следовать для разврата?
«Может, еще денег ему дать? Не объяснять же, что не знаем, ни куда ехать, ни что делать. Кто приютит в мегаполисе чародеев-идиотов и двух медработников, по совместительству – сутенера и проститутку?»