Приемных родителей ошпарило. Они точно знали – мальчику не исполнилось и нескольких часов, как его подбросили в родильное отделение. Всю сознательную и бессознательную жизнь до усыновления в двухлетнем возрасте он провел в детдоме.
– Илья Юрьевич хочет помочь, – глубокомысленно заключил Ио, словно окольным путем пришел к известному выводу теоремы Ферма.
Как Ио удалось выбить этот худосочный прямоугольник отдельной палаты? Зачем в больнице так низко навесили облупившийся потолок? Интересно – трех недель затворничества достаточно, чтобы сойти с ума?
Витек был опутан бинтами, поэтому походил на огромную марионетку, до момента выхода на сцену уютно упакованную в одеяло.
– Илье Юрьевичу и самому не помешала бы помощь. Скорая погребальная, – вновь съязвил мальчик.
Илья Юрьевич служил главврачом в этой богадельне. Временами он становился порывисто добр и даже нежен, временами – по-старчески сварлив. Но самое главное – он давно был мертв!
– Жанетка не захотела приходить? – Вопросом Витек произвел болезненный укол сгорбившейся тушки Ио, в которой даже кровь переносила атомы проклятых философских вопросов.
«И зачем выдавать себя растерянным взглядом? Неужели так сложно научиться красиво лгать мне о своей любви?»
Витек часто находил поводы упрекнуть приемных родителей в равнодушии. Даже сверх того, что они заслужили своим предательским неумением приручить живое существо, продолжавшее искать близости.
– Мама заболела, – легко соврал Ио (лукавить в простом они научились). – Тебе принести еще чего-нибудь?
Ио кивнул на россыпи книг, листопадом обрушенных на крошечную палату. Книги выглядывали отовсюду – с тумбочки, батареи, подоконника, кровати, из-под нее.
– Расслабься. Я и так знаю почти все, – почти пошутил Витек.
«Знаю и то, что вы меня скоро забудете. В сущности, меня и не существовало».
Почему же, если он все равно будет вычеркнут из памяти, не произвести еще один жестокий выпад?
– Вы можете сколько угодно таскать меня по психологам. Приносить выписки из детдомовских талмудов. То, что там издревле мое имя, ничего не меняет. Я рос с настоящим отцом. Пока вы меня не забрали.
Ио совсем скис. Казалось, он разом постиг все кошмарные тайны, упрятанные в гранит истории.
– Даже сейчас он кажется мне более реальным, чем уколы и запах лекарств. – Витек зачастил, оправдывая свою память. – У него всегда наготове тысяча историй. Одна интереснее другой. И физику он знает лучше, чем ты. Сначала он носил меня в каком-то нагрудном рюкзаке. Потом старался вышагивать со мною в ногу. Вокруг него всегда лето. Я не помню ни одного холодного дня. Мы играли с отцом. Я постоянно чувствую его где-то рядом. Он любит меня. – Это прозвучало как: «в отличие от вас». – Даже если я все придумал, это лучшая в моей жизни фантазия.
Ио кивнул:
– Я знаю, мы виноваты. Не смогли… Тебе сейчас плохо. Возможно, когда станет лучше, ты поймешь, как жесток.
«Не станет».
Вечерние посиделки стали своеобразной традицией – Илья Юрьевич горячо интересовался выздоровлением мальчика.
Он приковылял вечером. Принес на длинной сморщенной шее маленькую седую голову со слезящимися глазками. Недружелюбно окинул многоэтажную башню из книг на стуле, примостился на краешек кровати.
– Ты сердишься? – начал разведку словом.
– Доктор на больных не обижается, – парировал Витек, как бронежилет натянув одеяло до загипсованной ключицы. Неуклюжие руки выложил поверх.
– Мне кажется, ты запутался.
– И считаете, способны помочь?
– Хочу попытаться.
– Интересно, как вы исцелите того, кто знает свое будущее?
– Посоветую изменить настоящее.
– И тут же увидеть роковые последствия?
Илья Юрьевич покряхтел, прочистил горло, заботливо подоткнул одеяло под ноги Витьку. Мальчик поежился, стараясь унять зуд заживающих ран.
– Нам по силам разобраться в твоих видениях и фантазиях. Попробовать сделать их менее болезненными.
– Разберитесь лучше в своих. – Витек больше не хотел жалеть этот ходячий фантом.
– Я уже так стар, что не в состоянии спорить с реальностью. – Главврач трижды шумно выдохнул воздух, изображая заразительный смех. – Часто стараюсь представить собственные похороны. Не хватает воображения.
– Вот как… Вас, наверное, следует раза три закопать. На «бис». Чтобы вы дотумкали, что уже мертвы.
– Мой мальчик, не надо шутить над смертью, – расстроенно прошамкал Илья Юрьевич дрожащим голосом. – Ты сам чуть не попал ей в лапы…
Витек захохотал. Внезапно, истерично. Расслабленно раскинувшись в колыхающуюся горизонталь. Так же неожиданно он прервал смех, вытер выступившие слезы культей загипсованной руки.
– Я у нее в лапах с самого рождения. Только и делаю, что вожу с ней хороводы.
Илья Юрьевич с опаской взглянул в глаза Витьку (в поисках безумия?) и попытался привстать.
– Не паникуйте, мой наивный Парацельс. Вы второй месяц так же исправно вальсируете.
Главврач решительно приподнялся. Витек отвернулся к стенке. Оттуда пробубнил:
– Я и без укола успокоюсь. Извините, переходный возраст… Ступайте.
Илья Юрьевич вновь сел:
– Предположим, ты не хотел меня обидеть или шокировать. Предположим, у тебя какие-то юношеские тараканы, которые выбегают самым несуразным образом. Танцы, смерть, Кастанеда, Тимоти Лири… Наверное, не очень удобно держать беспокойное хозяйство в голове. Давай сыпь эту кашу сюда… Разберемся.
– Ах, Макаренко! Ах, Владимир Львович Леви! Маладца! – восхитился Витек. – Что ж вы сразу кидаетесь докладывать Ио, стоит мне поделиться с вами чем-нибудь личным?
– Хватит истерик! – срывающимся голосом прикрикнул Илья Юрьевич. – Ты можешь ненадолго перестать пузыриться из-за своих обид? Не изображать средоточие всех бед? Попробуй рассказать о своих пируэтах с родителями, со мной, с дворовыми друзьями. Со смертью, наконец. Отстраненно. Беззлобно. Как сказочку.
– О своих – не хочу. Давайте о ваших пируэтах зарядим повестушку.
На мгновение слезящийся взгляд старика накрыла топкая пелена испуга. Он принялся ходить по крошечной палате, уперев глаза вертикально вниз, отыскивая тропы среди разбросанных книг.
– Говори, о чем хочешь. Главное, чтобы тебя перестало мучить и пучить от всей этой околесицы…