– Давай на «ты», – предложила Фея. Впервые она созналась себе, что входит во вкус сложной загробной специализации, которую предложил ей «просто Викентий». – Так ты веришь, что зажмурился?
– А вы? – вопросом на вопрос ответил Паша.
Ленка изложила:
– Как талантливые сотрудники компании «Викентий Энтерпрайзерс», мы, конечно, уверены, что вам вскрыли пузо в третьем морге. Но как дети Перестройки и глобальных информационных катаклизмов, мы уже ничему, никому и никогда не поверим. – И шепотом добавила: – Даже тому, что показывают по телику. В целом развитие событий нас вполне устраивает. Мы побывали в классной квартире, у классного камина, классно поболтали, Феиной стряпни поели. Вы, Павел, классный парень. То, что вы не упорствуете в вопросе собственного упокоения, очень мило с вашей стороны. Очень мужественно, очень любезно. – Ленка ненаигранно волновалась; ей было неловко, что Павел оказался так сговорчив. – Вы только не переживайте. Морг, поминки, слезы родственников… С кем не бывает? Наверное, сейчас мы вас покинем. Вы не берите в голову. Словно нас не было. Коньячку выпейте, ножки попарьте…
– Павел, почему ты решил, что ты зомби? – перебила Фея.
– Я не зомби. Я не очень удачный пример неэффективности механизма смерти. Мне кажется, вас послали напомнить об этом сбое, о моей строптивости и нежелании следовать естественным природным закономерностям… Так?
– Не так! – ответила Фея. Ее потянуло на искренность, которой можно подцепить разгадку того, зачем Викентий продемонстрировал ей фотографию с ее молодым симпатичным личиком. Зачем это личико какой-то додик обвел траурным кругом? – Мы здесь деньги заколачиваем, ничего личного. Десять кило гринов за полчаса сделали.
Удивление на лице Титова не потянуло бы даже на полцента.
– Это не шутка. Как шутку мы воспринимали пресс-релиз о твоей кончине. – Фея помахала перед глазами Павла письмом Викентия.
Ленка глупо улыбалась и почесывала толстый живот, выглядывающий из-под короткой голубой майки. Титов упорно смотрел в пол:
– Мне кажется, и вас втягивают в невзрачную трясину, в которую уже обратилась моя жизнь.
Подтверждая его подозрения, в дверь настойчиво-протяжно позвонили.
Паша быстро зашептал:
– Думаю, подоспели ваши крутилы. Из «Викентий Энтерпрайзес». Давно их жду. Если вы пока не заодно с этими ублюдками, давайте я вас спрячу.
Оказалось, что ниша закрывается на манер пивного уличного ларька – широкие жалюзи от потолка до пола. Полутьму полосовал жиденький свет из коридора. Звук шагов Титова уплывал к входной двери.
– Ты боишься? – спросила Ленка.
– Нет. – Фея совсем не боялась; по душе хлестнула необъяснимая жалость – к себе, к Ленке, к Паше.
– Втыкаешь, что за ахтунг творится?
– Нет.
Девушки приникли к узеньким просветам.
Егор Летов: «Белое Безмолвие»
В коридор вошли двое плотных мужчин. Средний рост, серые костюмы, полосатые галстуки, обрюзглые лоснящиеся лица… Ни дать ни взять – чиновники, застрявшие на полпути к Олимпу.
– Павел Михайлович, Павел Михайлович, – укоризненно заворковал первый сразу после приветствий. – Мы снова к вам. Ждали?
Они протопали на кухню в полуметре от девушек. Мужики расселись за столом, Титов загремел посудой. Первый продолжал причитать:
– Мы же не будем скатываться до каких-то дурацких талонов на жизнь. Здесь не распределитель. Должна проявиться ваша добрая воля. Не цепляйтесь вы за свои магазины. Сдалась вам эта музыка…
Мужик долго и нудно уламывал Титова отойти от дел, употребляя сложносочиненные предложения, ни одно из которых не нравилось Фее.
– Павел Михайлович, вы один из немногих, кто понимает, что здесь происходит…
– Вы не можете действовать так безответственно…
– Неужели не наигрались?..
– Вы же догадываетесь, мы примем меры…
Паша вяло парировал:
– Мне плевать… Не хочу ни о ком и ни о чем думать… Не наигрался… Принимайте…
Наконец, заговорил второй мужик. У него был глухой утробный бас:
– Мы прямо сейчас разрушим эту вашу иллюзию. Вместо того чтобы сгореть на работе счастливым-окрыленным, сдохнете в одном из пыльных углов этой квартиры, проклиная собственное ничтожество.
Сразу после этой фразы на кухне что-то загремело, повалилось, разбилось. Из беспорядочных криков можно было разобрать только тихие завывания Титова: «Козлы-козлы-козлы-ы-ы…» да тоненькие покрякивания первого мужика: «Держи… зачем ты его так… ну, бесполезно же мутузить, сколько раз пробовали… как надоело это упрямство… не для себя же стараемся… сами через день-два в беспамятство впадем… блин, и таких идиотов с каждым днем все больше и больше…»
Судя по методичным ударам, Пашу очень долго избивали – сначала ногами, потом в ход пошли подручные предметы. Второй мужик приговаривал: «Ну не верю я, что нельзя действовать силой… не соображает руководство ни разу… страх – он и в благополучной Норвегии заставляет яйца звенеть…»
Первый мужик сначала пытался его остановить, потом сам стал предлагать: «Резани его ножичком… да, да, плевать… двинь-двинь, ни хуже, ни лучше уже не будет… падла…»
– Давай позвоним в милицию, – шептала Ленка. Фея крутила головой – услышат. Кухня находилась в трех метрах от ниши с камином.
«Тетеньке-консьержке должно очень не понравиться, что вытворяют эти занудливые дяденьки», – подумала Фея, пытаясь разобраться в происходящем.
Мужики долго шептались между собой, зачем-то участливо спрашивали свою жертву, как им быть, на два голоса повторяя: «Ты не оставляешь нам шансов…»
Паша молчал. Напоследок второй костолом стал что-то горячо втолковывать Титову. Тот застонал: «Су-уки-и… ну как вы могли… зачем мне все это знать… я после всех ваших баек и дня не протяну… не могли потерпеть…»
Второй снова что-то зашептал.
Вдруг Паша заорал:
– Молчи-и-и! Не хочу!.. Еще хотя бы день…
– Хрен тебе по всей морде! – загремел бас.
Раздались приглушенные выстрелы, тяжелый топот ботинок устремился к выходу из квартиры. Кто-то из зондеркоманды обрушил стеллаж в гостиной.
– Наш выход, курочка моя, – прошептала Ленка и стала ногами вышибать жалюзи, которые намертво крепились по периметру входа в нишу. – Кокнули нашего клиента.
– Зачем гламурную фенечку ломаете? – раздался голос снаружи.
Силуэт Паши закрыл тоненькие полоски света. Жалюзи резко рванулись вверх.
Yngwie Malmsteen: «Overture 1622»
– Ур-роды… Собаки злые… Фаш-шисты… – жаловался Павел, прикладывая мокрые тряпки к многочисленным синяками. Выглядел он кошмарно – разбитые губы, свернутый нос, колтуны запекающейся крови на голове; лицо – сплошной синяк. Однако Титов довольно бодро передвигался по квартире, убирая немногочисленные разрушения.