Лондонские поля - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Эмис cтр.№ 141

— Что это за шум? — спросила Кэт, пристальнее вглядываясь в малышку, спящую у нее на коленях. — Какое-то хныканье.

Кит обернулся, чтобы взглянуть на Клайва, но огромный пес не издавал ни звука.

— И еще какой-то стук.

Теперь Кит вспомнил — и обругал себя за то, что не вспомнил об этом раньше. Он поспешно сунул в магнитофон первую попавшуюся кассету с дартсовой записью и включил его на полную громкость.

— Это из соседней машины, — сказал он. Они томились в пробке, и вокруг, конечно же, было множество машин, так что недостатка в хныканье и стуках не было. — Чертово столпотворение.

Он высадил Кэт с малышкой у ворот госпиталя Святой Марии. Затем свернул за первый же угол, остановился и выбрался из машины. Приготовившись получить еще одну порцию бабских попреков (ведь после такого даже Триш стала бы на него дуться), Кит с многострадальным видом выпустил из багажника Игбалу.

— Леди Барнаби, — сказала Хоуп. — Какой ужас.

— Что?

— Она умерла.

— Откуда ты?.. — спросил Гай, подаваясь к ней.

— Да вот, пришло приглашение на похороны или что-то такое.

— Да, кошмар, — сказал Гай.

Они довольно-таки поздно завтракали на кухне. Присутствовали также Мельба, Феникс, Мария, Хьордис, Оксилиадора, Доминик и Мари-Клэр. Ну и Лиззибу, сгорбившаяся над кексами. И Мармадюк: долгое время он с шумом разбрасывал и размазывал свой завтрак по столу, а теперь безмятежно поедал набор красок.

— Ну, полагаю, мы можем обойтись и без этого, — сказала Хоуп.

— Нет, думаю, нам необходимо туда пойти.

— С чего это? Нам нет никакого дела до ее друзей и родственников — если предположить, что у нее таковые имеются. И до нее самой нам никогда не было особого дела, а теперь она мертва.

— Выказать уважение, — сказал Гай, опустошая свою миску с «Человечьим Калом». — А теперь, думаю, мне пора заняться делами.

Он имел в виду свой офис в Сити. По крайней мере, мог бы иметь это в виду, если бы не лгал.

— Торговля возобновилась?

— Пока еще нет, — сказал он. — Но Ричард говорит, что все выглядит обнадеживающе.

Это тоже было неправдой. Ричард, напротив, сказал ему, что надежды нет никакой… Гай чувствовал, что почти уже не в состоянии вникать в современную историю — в То, Что Происходит. Он почему-то все откладывал звонок своему знакомцу в «Индексе», все не решался спросить, какова вероятность того, что в это же самое время неделю спустя он будет укладывать своего единственного ребенка в мешок для мусора. Все вокруг старались спрятаться, скрыться. Он бросил взгляд на почту Хоуп: приглашением на прощание с леди Барнаби исчерпывались все проявления общественной жизни, в отношении которой был, казалось, объявлен милосердный мораторий.

Но Ричард, не имевший ни жены, ни детей — он никого не любил, — был кладезем поистине отталкивающих сведений. Например, что 5 ноября, в день полного затмения, когда Канцлер в Бонне завершит свою речь, будет взорвана пара очень больших и очень грязных ядерных бомб: одна — над Дворцом культуры в Варшаве, другая — над Мраморной аркой. Что до прекращения утечки радиоактивных материалов из Багдада израильтяне будут держать под прицелом Киев. Что жена Президента уже умерла. Что взаимодействие перигелия и сизигии приведет к тому, что все океаны взлетят в воздух. Что небо падает на землю…

Гай поднялся, собираясь уходить. Осушив чашку кофе, он отважился бросить недоверчивый взгляд на Лиззибу, которая теперь целиком посвятила себя остаткам Мармадюковой овсяной каши. Низко опущенная голова и недвижимая масса плеч под темно-синим халатом создавали двоякое, противоречивое впечатление: словно сама она все усыхала и усыхала в этом разбухающем теле. А ведь совсем недавно, казалось бы, всего несколько дней назад, в теннисной своей юбочке…

— Прежде чем ты уйдешь, — сказала Хоуп, — вынеси мусор и принеси дрова, приготовь умягчитель воды и проверь резервуар. И принеси сверху вино. А еще вызови стекольщика. И позвони в гараж.

Зазвонил телефон. Гай пересек комнату и поднял трубку. После тишины, нарушаемой резким потрескиванием, последовало какое-то резкое сочетание звуков — то ли экзотическое приветствие, то ли, может быть, какое-то христианское имя. Затем связь разорвалась и раздался тон набора.

— Ошиблись номером.

— Опять ошиблись номером! — сказала Хоуп. — Никогда и не предполагала, что номером можно ошибаться так часто. И при этом звонят со всего мира. Воистину, мы живем во времена, когда номером ошибаются решительно все.

Николь, которая никого не любила, которая всегда оставалась в одиночестве, уставилась на груду посуды, нуждавшейся в мытье, — она лежала в мойке бесформенной грудой, ожидая своего воскрешения, ожидая обретения формы; безжизненные сейчас и грязные, чашки, блюдца и стаканы нуждались в чистой воде, в зеленоватой жидкости, в щетке, тряпке и в ее обтянутых перчатками руках. А после этого — в том, чтобы их снова благообразно расставили на полках кухонного шкафа. Николь с волнением думала о том, что время близилось к такой точке, когда, скажем, чайную чашку можно было бы использовать и отставить в сторону, не помыв (или выбросить, или разбить), — использовать ее в самый последний раз. И предметами одежды можно было пренебречь подобным же образом. Не надо было больше покупать ни шампуня, ни мыла, ни тампонов. Конечно, у нее была уйма денег на предметы роскоши, на всяческие излишества; она обладала огромным доходом, которым могла вполне свободно распоряжаться. Кроме того, в последние эти денечки она, конечно же, постарается чудовищно превысить кредит по всем свом карточкам. Неделю назад ей по странному совпадению один за другим звонили дантист и гинеколог (или их секретари), чтобы утвердить сроки обычных ее визитов — для снятия зубного камня, взятия мазков и проч. Она назначила даты, но и шагу не сделала к своему ежедневнику… Теперь же Николь закатала рукава и в последний раз помыла посуду.

Вскоре после этого, когда она переодевалась, раздался телефонный звонок. Николь уже несколько раз звонили по этому поводу. Кредитная компания жаждала помочь ей с арендой, срок которой только что истек. Ей было наплевать: она располагала месячной отсрочкой, а месячная отсрочка была отсрочкой куда большей, чем когда-либо могла ей понадобиться. Она выслушала звонившего. С их помощью, сказал он, ее аренду можно продлить хоть на тысячу лет.

Тысяча лет! Кредитная контора была готова, просто-таки изнывала от желания подписаться под тысячелетием. Гитлеровская гордыня. Основываясь на том, что она знала о событиях на Ближнем Востоке, на том, что могла выудить из остатков независимой прессы (искаженные комментарии, всякого рода измышления), можно было утверждать, что Гитлер по-прежнему погоняет столетием — Гитлер, величайший из потрошителей мира. Хотя теперь они уже вплотную приблизились к ноябрю, у него все еще оставалось время, чтобы собрать показательную жатву смертоубийств. Потому что все, что он сотворил прежде, могло быть тысячекратно повторено в течение половины дня.