Смех Again - читать онлайн книгу. Автор: Олег Гладов cтр.№ 26

— Это комбайны туда старые сгоняют, — поясняет Дядя Вася, — …уже лет тридцать, наверное…

Кладбище комбайнов скрывается за лесопосадками. Мы сворачиваем в сторону от дороги, и я вижу крышу с трубой вдалеке. Дом моего дяди.

Мой дом.

Home sweet home.

Я смотрю во все глаза.

Моё сердце ёкает, и я понимаю, почему.

Я чувствую вдохновение.

В 1945 году тридцатилетний Иван Мишин, дойдя со своей разведротой до Берлина и написав на рейхстаге свое имя, поехал домой. В его родном белорусском селе своей хаты он не нашёл. Её не было. Как, собственно, и села. Как и его родителей.

Он постоял возле братской могилы, в которой немцы закопали всё население, не успевшее убежать в лес, поправил вещмешок, сел в поезд и поехал, куда глаза глядят.

Однажды в переполненном вагоне, среди фронтовиков, инвалидов, спекулянтов и воров он встретил совсем молоденькую девчушку с огромными зелёными глазами и русой косой. Она сидела на краюшке деревянной лавки, прижимала к себе матерчатую сумку и смотрела на золотую звезду Героя, прикрученную к груди Ивана.

— Зовут как? — спросил он.

— Катя… — тихо ответила она.

— А лет тебе сколько, Катя? — Иван достал кисет и стал мастырить самокрутку.

Девчушка ему понравилась.

Она стала ему женой и родила двух сыновей — Евгения и Бориса.

Осели они в Уткино, где после войны, как и везде, нужны были рабочие руки. Руки у Ивана были золотые — до сорок первого он работал каменщиком. Потому через два года сам построил себе дом возле пруда и стал в нём жить с молодой красавицей женой и двумя подрастающими мальцами.

Катюша была из раскулаченной семьи. Отец её сгинул в Сибири ещё до войны, мать умерла, а братьев и сестёр роздали по детдомам. Она так и не смогла их впоследствии найти.

Женой она была, как полагается, хозяйственной и ласковой. Иван с нежностью наблюдал за тем, как она хлопотала по дому и ухаживала за их детьми. А по ночам упивался её молодым телом в жаркой супружеской спальне. Она тихо стонала и шептала «миленький мой», чем доводила его до горячки: ни с одной женщиной ему не было так хорошо.

Он пережил её на двадцать лет и умер в год московской олимпиады.

Сыновья выросли умными и трудолюбивыми:

Борис стал строителем и уехал жить в большой город, а Евгений остался в родительском доме. Женился на местной учительнице Валечке, нарожал с ней детей и расширил хозяйство. Десять лет назад он взял в аренду землю и стал фермером. Держал три сотни поросят, втрое больше домашней птицы и, в общем, не бедствовал.

Валя же потихоньку преподавала в начальных классах и помогала мужу, чем могла.

Борис тоже женился, и у него с женой родился сын. Я.

Остальное известно.

Когда «Победа» остановилась недалеко от крыльца, дядя Женя повернулся ко мне:

— Узнаёшь?

По идее, я тут гостил однажды всё лето.

— Конечно… — я встречаюсь глазами с Николя и почему-то думаю, что я прямо как

Гекельберри Финн, который выдавал себя за Тома Сойера.

Мы выходим из машины, и к нам с лаем кидаются три мохнатые собаки.

— А ну, цыть! — крикнул дядя Женя, и они завиляли хвостами.

— Это Мальчик… это Мухтар… а этот рыжий — Рыжий… — пояснил мой родственник, потрепав каждую псину по загривку.

— О! — сказал он вдруг. — А это тётя Валя!

Я обернулся. Из дома, щурясь на солнце, вышла женщина. Она остановилась на крыльце и, вытирая руки о передник, рассматривала нас.

— Не узнаёшь? — крикнул ей дядя Женя, обнимая меня за плечи. Она пожала плечами, спускаясь по ступенькам.

— Ладно, мать, беги, обнимайся! — смеясь, сказал он. — Это твой племянник!

Он подтолкнул меня в спину:

— А ты чё, Сашка?! А ну, тётю Валю в охапку!

Тётя Валя всплеснула руками:

— Сашка?! — и повисла у меня на шее. Она схватила меня за щёки:

— Ну вымахал! А красивый-то какой! Офицер уже, небось? Капитан? Или майор?

— Не, тёть Валь, — я целую её в щёку, — я военным не стал…

Она погладила меня по бритой башке:

— И ладно… Ну вылитый Борька!

— Да, — сказал я, — дядя Женя мне уже говорил…

— Дашка! Ольга! — крикнула она вдруг и снова заключила меня в объятия.

Я почувствовал слабый запах ментолового шампуня, исходящий от её волос.

— А Генка где? — спросил дядя Женя у меня за спиной, доставая сумку из багажника.

— На пасеке, — ответил ему чей-то голос. Женский голос.

Я скосил взгляд: на крыльце стояли две девушки. Младшая в сарафане с подсолнухами и в белой косынке, из-под которой выглядывала русая коса. Старшая с тонкими чертами лица и чёрными волосами, собранными на затылке в большой узел.

«Мои сёстры», — подумал Гек Финн внутри меня. «Какие, однако, у меня… кхм… сёстры», — подумал я внутри Гека Финна, ощупывая взглядом их фигуры.

В доме, когда дядя Вася уже укатил, пообещав завтра на юбилее быть непременно, я украдкой рассматриваю как бы своих, как бы сестёр. Хотя почему «как бы»? Я Сашка Мишин, правильно? Правильно. Значит, они мне сёстры. Во всяком случае, для них я точно брат.

Дашка. Симпатичная. Даже очень. Глаза зелёные, волосы светлые… Зубы, когда улыбается, белые-белые… А губы такие, словно только что выскочила Дашка на мороз и — прыг сразу в жарко натопленную хату… В соку девка, замуж пора, как сказал дядя Женя. В соку… Ещё и в каком соку… Она босая снуёт по кухне, делая сто дел одновременно, и под её тонким сарафаном так колышется, что мысли о силиконе пропадают, не успев родиться. А когда она, накрывая на стол, наклоняется, я, словно снайпер, метаю бесшумный взгляд туда, где край ткани с подсолнухами неплотно граничит с полоской незагорелой кожи. Я прикрываю глаза: ф-ф-фу-у-ух…

Ольга. Красивая… Не такой как у Дашки — своей красотой. Красотой кинозвёзд сороковых годов. Таких рисовали америкосовские художники в те годы. Узкие, как у Дитрих, скулы… Чётко очерченный рот… Тёмные глаза. Тонкая фигура. Прямо классика…

— Мать! — кричит дядя Женя из глубины дома. — Где твоя наливка?!

— В шкафу! — отвечают со двора.

— Да нету её тут!

— Да как нету?! Там она!

Дашка ставит на стол кастрюлю и начинает разливать борщ в тарелки, изредка стреляя в меня взглядом. Я подмигиваю ей. Она улыбается.

Мои спутники сидят на диване рядом со мной.

— Я в туалет хочу, — тихо говорит Аня.

— Оль! — я встаю и подхожу к Ольге. — Где тут у вас санузел?