— Знаешь, что за жизнь уготована Карлосу? — спрашивал у Лили Джейми, который проводил немало времени, играя с Карлосом или просто наблюдая за тем, как тот играет. — До трех лет он будет принимать тебя за высшее существо. До двенадцати будет забираться к тебе в постель, чтобы всегда быть с тобой. Потом, до двадцати, будет пребывать в уверенности, что ты — сволочь и мерзкая свинья. Дальше станет педом или еще кем и будет стыдиться тебя, пока ему не стукнет шестьдесят и он не превратится в такую же дряхлую развалину, как и ты. Ничего себе жизненная программа, а?
— Не говори так, — просила Лили и крепко прижимала Карлоса к себе.
Что-то в глазах Лили напоминало Мэри о приюте и его пропащих обитательницах. Когда-то Лили тоже попала в беду, но теперь она выкарабкалась, теперь она была в безопасности. У нее были спутанные, невесомые, очень тонкие белесые волосы, скорбный рот, и в ней не было силы, способной дать отпор миру. Зато у нее был мужчина по имени Бартоломео, который работал где-то в Северном море. Лили ежесекундно думала о Карлосе, каждое мгновение, даже когда он сладко спал или что-то радостно лопотал в соседней комнате. Лили ничего не делала, но это понятно. Ее делом был Карлос.
Джози тоже ничего не делала, но при этом все время была занята какой-то кипучей деятельностью. Мэри ни разу не встречала более деятельного человека, чем Джози. И даже не слышала о таком. У нее имелись «собственные средства», чем, возможно, это и объяснялось (все остальные в квартире, включая Мэри, жили на деньги Джейми). Еще у нее были плечи шириной с диван, стриженные под ежик каштановые волосы, выдающаяся вперед челюсть наемника и пугающе крепкие, здоровые зубы. Она всегда была чем-нибудь занята — теннисом, сквошем, верховой ездой, гольфом или поездками в дикие, почти недоступные места, куда проникала на своей откормленной мощной машине. Ранним вечером, стоя под обжигающим душем, она громогласным басом распевала гимны, после чего в толстом свитере и растянутых джинсах строевым шагом следовала в столовую, чтобы вместе с Лили командовать за ужином. Потом она смотрела телевизор и одновременно что-то вязала, или перебирала рыболовные крючки, или подтягивала леску на теннисных ракетках, или смазывала ружья. Ровно в половину двенадцатого она поднималась, потягивалась, произносила: «Эхма!» — и маршировала в кровать. Иногда она выходила куда-нибудь со своим мужчиной. Реже приводила его к себе. Он выглядел просто фантастически, таких людей можно было увидеть только по телевизору. Джейми часто высказывал подозрение, что в действительности Джози и сама мужчина.
— Эта особа — реальный мужик, — объяснял он, — Не давайте ей себя одурачить — ее саму это все давно задрало. Всем этим подводным плаванием, лазаньем по горам, ездой по пересеченной местности и дельтапланеризмом она занялась оттого, что пытается заполнить все свободное время и ни о чем не задумываться. Неужто вы полагаете, что ей нравится проводить время с этим своим пучеглазым роботом?
Как-то в воскресенье вечером перегорели пробки. Пока Мэри и Лили стояли рядом с зажженными свечами, Джейми с испуганным видом пытался что-то углядеть в этих самых пробках, высокомерно и презрительно поблескивавших из своего укрытия. Он то протягивал к ним дрожащую руку, то в последнюю секунду снова в страхе ее отдергивал. В этот момент в квартиру прибыла Джози. На ремне у нее висело ружье, с пояса свисали три подстреленных фазана. Она отодвинула Джейми плечом и восстановила электричество одним ударом кулака по распределительной коробке. Джейми пошатнулся и упал. Лили помогла ему подняться. Моргая и отряхиваясь, он обиженно сказал:
— Господи, да ты же вообще не женщина. Ты настоящий молодчик!.. Боже… Почему бы тебе не переделать имя на Джозеф и не омужланиться окончательно?
Но Джози лишь загоготала и тяжелой поступью удалилась в свою комнату. Вскоре она снова ушла. У нее были другие дела.
Августа тоже ничем не занималась, совсем ничем, хотя вся ее жизнь оставалась одной бурлящей эпопеей, исполненной побед и поражений, глубоких стратегических замыслов и отступлений, предательств и унижений, кампаний и заговоров. Светская жизнь — вот чем занималась Августа. И сексом. У нее были всклокоченные черные волосы, оттеняющие трагически бледное лицо — бледнее даже ее ослепительно белых зубов. Мэри не раз видела ее обнаженной, потому что частенько сиживала вместе с Августой в ее спальне, очень смахивавшей на процветающий бордель. Августа была такого же роста и веса, как и Мэри, однако выглядела не только стройнее, но в некоторых местах и пышнее подруги. Тело ее было необыкновенно упругим и подтянутым, как у гимнастки. У нее была узкая мускулистая спина и сладостно-округлый зад, а на хрупких ребрах красовались острые высокие грудки. И еще у нее было очень много мужчин.
Она вставала очень поздно, даже позднее Джейми. У ее кровати всегда стояла огромная, наполненная водой кружка с изображением королевы на потрескавшейся эмалированной поверхности. Первым делом она обязательно выпивала залпом всю кружку. Потом поднималась и готовила себе кофе, тихо и с пугающим умиротворением. В эти моменты она была всегда спокойна, неприступна и почти царственно надменна — несмотря на нечеловеческую бледность и дрожащие руки. Особенно тиха и далека от простых смертных она бывала, если у нее ночевал мужчина, а еще более того — если прежде мужчина этот у нее на ночь не оставался. Мужчины Августы… Мэри слышала, как она с шумом приводила их к себе по ночам, и частенько видела, как они на цыпочках выскальзывали из ее комнаты на рассвете. Или же выскакивали как ошпаренные, одеваясь на бегу, сопровождаемые громкой руганью, что выкрикивала им вслед голая Августа. В такие дни она оставалась особенно благородной и неприступной. Казалось, она собирала по крупицам частички себя, потерянные накануне — в тот разочаровывающий и недостойный день, что оказался слишком жалким и ничтожным для нашей Августы. Неудачный день, проще говоря.
Относительно Августы Джейми придерживался сходной теории:
— Когда дело касается мужчин, она сама настоящий мужик в юбке. Знаю, она у нас подолбиться мастерица и все такое. Говорит, для фигуры полезно. Но только всмотритесь в ее глаза. У нее глаза… насквозь продолбленные.
Выпив и закусив, Августа начинала неумолимо хорошеть и продолжала наливаться красотой в течение всего дня.
— Ты меня просто потрясаешь, — небрежно замечал Джейми, — Утром встаешь страшная как смерть, а к середине дня опять целка-невредимка.
Высказывать такие замечания Августе было небезопасно, поскольку она заслуженно славилась необыкновенной ранимостью и раздражительностью. Одно время Мэри удивляло, как это Августу не беспокоит, что она тратит столько раздражения по всякому поводу. Но вскоре она убедилась, что беспокоиться Августе было не о чем: запасы этого добра были у нее неограниченны. В Августе было очень много от Эми. Очень, очень много. Когда она приступала к вечернему туалету, то была уже ослепительно, победоносно хороша. Вечером она всегда отправлялась в свет, если только не случалось чего-нибудь необычного. Подъезжало такси, или чья-то машина, или на пороге появлялся мужчина — и Августа отправлялась покорять ночь, распахнувшую свои объятия в ожидании ее выхода. А если все же что-то не складывалось и Августа оставалась дома, в такие вечера она поначалу казалась еще более величественной и неприступной.