— Никакой логики. Внезапный рост концентрации гормона роста в двадцать три года? Повышенный кальций, и все эти энзимы. Нет, я понимаю, что это не бешенство, конечно, это не бешенство, но что, если это не просто ошибка лаборанта? Пусть заново проведут все анализы.
Он открыл глаза. В комнате никого не было. Тишина. Он встал, принял душ, побрился и поглядел на рану в животе. Шрам был едва виден.
Снова анализы. На этот раз даже не осталось признаков того, что у него было сотрясение мозга.
— Мама, я домой хочу!
— Еще немного, Малыш.
Предстоял сложный анализ с забором жидкостей из разных частей тела в поисках возможной инфекции. Пришлось лежать в течение сорока пяти минут совершенно неподвижно.
— Можно я тоже буду звать тебя Малышом? — шепотом спросила медсестра.
Спустя час Грейс пришла в палату вместе с лаборантами.
— Представляешь, у них испортились все анализы.
Она выглядела взбешенной, хоть смирительную рубашку надевай, как она сама любила говорить.
— А теперь им придется все сделать как надо. И образец ДНК мы больше никому не дадим. Если они запороли дело один раз, это их проблемы. Одного раза достаточно.
— Запороли дело?
— Именно это они мне и сказали. В Северной Калифорнии не найдешь нормальной лаборатории!
Сложив руки на груди, Грейс холодно глядела на лаборантов прищуренными глазами. Те набирали кровь, пробирку за пробиркой.
К концу недели Грейс едва не рехнулась от скорости, с которой Ройбен выздоравливал. Большую часть дня он либо расхаживал, либо сидел в кресле, читая газетные статьи об убийстве, о семье Нидеков и о загадочном бешеном звере. Потребовал, чтобы ему принесли его ноутбук. Его мобильный, конечно же, лежал в полиции, поэтому он попросил себе другой.
В первую очередь он позвонил Билли Кейл, редактору.
— Я не желаю быть персонажем всех этих историй, — сказал он. — Хочу написать собственную.
— Именно этого мы и ждем с нетерпением, Ройбен. Напишешь и вышлешь по электронке. Будем ждать.
Пришла мать. Да, можно его выписать, если он так настаивает.
— Небеса великие, только погляди на себя, — сказала она. — Малыш, тебе надо постричься.
Пришел другой врач, давний друг Грейс, и они вышли в коридор, чтобы поговорить.
— Представляешь, они опять запороли все анализы.
Длинные волосы. Ройбен встал с койки, пошел в ванную и поглядел на себя в зеркало. Гм. Волосы стали гуще, длиннее и толще, это несомненно.
Ройбен впервые вспомнил загадочного Маргона Безбожника с его волосами до плеч. Вспомнил, как глядел на этого почтенного джентльмена, изображенного на фотографии над камином в библиотеке Мерчент. Может, и Ройбену пойдут такие волосы, как у Маргона Безбожника. По крайней мере временно.
Он рассмеялся.
Как только он вошел в дом на Русском Холме, то сразу же сел за стол. Включил стационарный компьютер и принялся работать, а нанятая медсестра мерила ему давление и пульс.
Миновал полдень. Восемь дней миновало с убийства, и Сан-Франциско купался в лучах солнца, сверкая стеклом зданий, а вода в бухте светилась ярко-голубым сиянием. Выйдя на балкон, Ройбен подставил лицо холодному ветру. Вдыхал свежий воздух так, будто внезапно полюбил его всем сердцем, хотя, честно говоря, раньше с ним такого никогда не было.
Он был так рад снова очутиться в своей комнате, у своего камина, за собственным столом.
И писал статью, пять часов.
Когда он нажал клавишу, отправляя текст Билли по электронной почте, то уже был счастлив, сравняв счет проблем и решений. Но понимал, что наркотические обезболивающие все еще туманят его сознание, мешая войти в правильный ритм работы. «Вырежешь все, что сочтешь нужным», — приписал он. Билли знает свое дело. Как смешно, что он, один из самых многообещающих репортеров их газеты, сам вдруг оказался героем газетных статей.
Когда он проснулся поутру, то ему пришла в голову единственная возможная мысль. Он позвонил Саймону Оливеру, юристу, ведущему дела их семьи.
— Я насчет поместья Нидеков, — сказал он. — Дело касается всевозможных личных вещей, в особенности — личных бумаг и других документов Феликса Нидека. Я хочу сделать предложение о покупке.
Саймон призвал его к терпению, сказал, что все надо решать постепенно, по одной проблеме за раз. Но Ройбен прервал его. Он желал, чтобы все, что принадлежало Феликсу Нидеку, за исключением тех вещей, о которых Мерчент распорядилась иным образом, было оформлено соответствующим образом. И повесил трубку.
«Не похоже это на меня», — подумал он. Но на самом деле он не был груб, просто хотел побыстрее решить дело.
Днем его статья уже была опубликована в «Обсервер». Ройбен прилег и дремал, приоткрыв глаза и поглядывая в окно. Бухту Сан-Франциско начал окутывать туман. Позвонил Оливер. Сказал, что юристы Нидеков охотно пошли на сотрудничество. Мерчент Нидек обсуждала с ними проблему, ясно дав понять, что сама не знает, что делать со всем тем, что осталось от Феликса Нидека. Желает ли мистер Голдинг оформить права собственности на все содержимое дома и остальных построек?
— Именно, — ответил Ройбен. — Все — мебель, книги, бумаги.
Он закрыл глаза и долго плакал. Медсестра сразу же заглянула в комнату, но, очевидно не желая вмешиваться, оставила его наедине.
— Мерчент, — прошептал Ройбен. — Прекрасная Мерчент.
Он сказал медсестре, что нестерпимо хочет съесть мясного супа. Не могла бы она сесть в машину и съездить за ним, купить какого-нибудь хорошего мясного супа?
— Ну, вполне, — ответила медсестра. — Съезжу в магазин, куплю все, что надо.
— Превосходно! — сказал Ройбен.
Он оделся прежде, чем ее машина отъехала от тротуара.
Выскользнув быстро из дома, пока его не заметил Фил, Ройбен пошел по улице широким шагом. Спустился с Русского Холма к бухте, наслаждаясь дующим в лицо ветром. Наслаждаясь пружинящим ощущением в ногах.
На самом деле ноги стали даже сильнее, чем были, похоже на то. После дней и ночей, проведенных в койке, Ройбен ожидал, что они ослабнут, но сейчас он буквально бежал вперед.
Когда он добрался до Норт-Бич, уже темнело. Он шел мимо ресторанов и баров, оглядывая людей и ощущая себя чем-то совершенно от них отдельным. Так, будто он их видит, а они его — нет. Конечно, они его видели, но у Ройбена не было ощущения, что они видят его в прямом смысле этого слова. И для него это было совершенно новым ощущением.
Всю жизнь он постоянно осознавал, что люди на него смотрят. Он был слишком заметен, и это не доставляло ему удовольствия. А теперь это не имело значения. Будто он стал невидимым. И он ощутил себя свободным.
Зашел в полутемный бар, сел на стул в дальнем углу и взял диетическую кока-колу. Впервые в жизни его не интересовало, что подумает по этому поводу бармен.