Версия Барни - читать онлайн книгу. Автор: Мордекай Рихлер cтр.№ 64

Время — это злой палач

Тех, кто прям, кто мчится вскачь,

Да и красоты знаток —

Он уж ей отмерит срок!

Словесам — благоволит:

В песне жив любой пиит,

Будь он трус, чванливый хам, —

Ты воспой, и аз воздам!

Ну, может, так, может, нет. Однако мне ни разу в жизни не попадался писатель или художник, который бы не был саморекламшиком, хвастуном и продажным лжецом на поводу у трусливой алчности и отчаянного стремления к славе.

Хемингуэй, этот забияка и рубаха-парень, несмотря на присущий ему встроенный детектор лжи и дерьма, все свои подвиги на Первой мировой войне сочинил, сидя за машинкой. Милый дедушка Льюис Кэрролл, любимец многих поколений детворы, отнюдь не был тем человеком, на которого можно спокойно оставить десятилетнюю дочь. «Товарищ» Пикассо в оккупированном Париже вовсю заискивал перед фашистами. Если Сименон действительно оттрахал десять тысяч женщин, я съем свою соломенную шляпу. Одетс стучал на старых друзей в Комитет по антиамериканской деятельности. Мальро воровал. Лиллиан Хелман врала так, что тошно делается. Приятный во всех отношениях Роберт Фрост на самом деле был форменный подлец и сукин сын. Менкен был оголтелым антисемитом, но в этом ему далеко до отчаянного плагиатора Т. С. Элиота; впрочем, я таких много могу назвать. Ивлин Во был карьеристом, а Фрэнк Харрис, думаю, так и помер девственником. Подвиги Жана-Поля Сартра в Сопротивлении весьма сомнительны, зато позднее он стал апологетом ГУЛАГа. Эдмунд Уилсон мухлевал с налогами, а сэр Стэнли Спенсер [218] был сущий жлоб. Лоуренс Аравийский всех книг в оксфордской библиотеке явно не перечитал. А Марко Поло к Китайской империи подходил, скорее всего, не ближе, чем это позволяют прогулки по пьяцца Сан-Марко. О чем речь! — были бы установлены точные факты, бьюсь об заклад, оказалось бы, что старина Гомер обладал стопроцентным зрением!

Я сбежал на территорию культуры, поехал в Париж в надежде обогатиться общением с чистыми сердцами, с «непризнанными законоустроителями мира», а домой вернулся с твердым решением никогда больше не иметь касательства ни к писателям, ни к художникам.

Кроме Буки.

После моего отбытия Буку видели то в Стамбуле, то в Танжере, то на острове у берегов Испании. Как его? Нет, не Майорка, другой. Крит? Да ну, что за глупости. Тот, который изгадили хиппи. [Ибица. — Прим. Майкла Панофски.] В общем, первое письмо от Буки я получил в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, через два года после моего возвращения в Монреаль, и пришло оно из буддийского монастыря на острове, который прежде назывался Формоза [На самом деле это письмо от Буки пришло в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, причем из Нью-Йорка, а не с Тайваня; Бука написал его, впервые побывав на рок-концерте. — Прим. Майкла Панофски.], а теперь именуется как-то по-другому — ну точно как кока-кола, заново родившаяся под названием «кола-классик». Хрен с ним. В моем возрасте уже необязательно держаться в курсе. Вот у меня в руках рекламная газетка, призывающая смотреть фильмы с участием очередного мрачного дылды в паре со старлеткой типа «груди на блюде», при этом и тот, и другая загребают по десять миллионов долларов за одно только появление в кадре, а я даже не знаю, как их звать. Судите сами. Женщинам, которые делались звездами экрана, раньше приходилось надевать на себя косынки и темные очки, чтобы их не узнавали на улицах, а теперь им для этого достаточно надеть хоть что-нибудь. И раз уж я так расшалился: вот понятия не имею, что такое «отстой», «умат» и «улет», а также зачем продвинутые молодые люди, собираясь в ресторан, говорят, что идут курить бамбук. И «аськи» у меня нет, и понять, кто такой Логин, я не могу, хоть тресни! И я не чатился онлайн, и никогда не буду.

Бука писал:

Человечество, вопиюще несовершенное, еще не закончило эволюционный виток. В далеком будущем — и по логике развития, и ради удобства — гениталии как мужчин, так и женщин воздвигнутся там, где у нас сейчас головы, а содержимое наших акротериев и прочих всяких куполов сползет туда, где прежде были органы пола. Это позволит молодым и старым вставляться, минуя лирические преамбулы, утомляющие предварительные игры и неизбежную возню с пуговицами и молниями. Они обретут способность осуществлять, как советовал Форстер, «простое подключение» — прямо на перекрестке, пока горит красный, или в очереди в кассу супермаркета, или на скамье синагоги, в церкви… Выражение «факаться», или, как говорят люди благовоспитанные, «заниматься любовью», сменится на «оттолкнуться набалдашниками» — ну, навскидку: «Шел я тут по Пятой авеню, вижу, идет такая — «зю?» — типа ля-ля-фа в оба глаза. Что поделаешь, оттолкнулись набалдашниками».

Побочным следствием новой утонченной реальности станет то, что бордель или иной вертеп разврата, как запретное место, куда ходят удовлетворять низменные страсти, уступит место библиотеке — а как же: чтобы духовно общаться не абы как, а со всеми грамматическими удобствами, надо ведь будет расстегиваться и спускать штаны! Правда, под постоянной угрозой, что застукает спецотряд по борьбе с грамотностью. А новым социальным злом станет интеллигенция. Вспомнишь потом, где ты впервые об этом прочел.

Терри вернулся в Монреаль через год после меня, чтобы вступить в наследство; отцовскую книжную лавку превратил в пиццерию, но вот что удивительно, не устаю поражаться: когда мы впервые пересеклись (это было на Стэнли-стрит), мы ведь буквально бросились друг другу в объятья, радуясь случайной встрече, и, чтобы за нее выпить, вместе двинулись в «Тур Эйфель» в полной уверенности, будто когда-то были закадычными друзьями и вместе сучили лапками все те шебутные два года на левом берегу Сены. Битый час у нас ушел на всякие «а помнишь». Да как же я забуду вечер, когда мы всей компанией пошли на концерт Шарля Трене, а потом ели луковый суп на Центральном рынке! Или тот раз, когда в баре на Монмартре Бука сел за рояль, сделав вид, что он Коул Портер, и нас всех без конца поили бесплатно… Потом мы с Терри de haut en bas [219] прошлись насчет провинциального городка, куда — ладно уж, так и быть — соблаговолили вернуться, и насчет того, что улица Сен-Катрин, главная магистраль, которая когда-то казалась средоточием всего цивилизованного мира, теперь, на наш взгляд, что? — ла-а-ажа-лажа-лажа. Господи, подумал я, как же это я не замечал, что Макайвер-то, оказывается, в доску свой парень, да и про меня он в тот вечер, я уверен, думал то же самое. Я обещал позвонить — если не завтра, то послезавтра точно, и он заверил меня в том же. Но он не позвонил, и я тоже. Зря, наверное. Потому что, сделай один из нас первый шаг, я думаю, мы стали бы друзьями. Это была развилка, и мы на ней разошлись. Но это была не единственная развилка в моей жизни. О! Куда там.