– Будут, Денис Самойлович, я уже дал задание.
– Свяжись со «сто седьмым», пусть меняет курс на Воркуту. Я буду через час.
В ванную заглянула жена.
– Кто звонил? Что-то случилось?
Зернов сунул ей телефон.
– Не волнуйся, обычная деловая суета.
Он принялся снова намыливать щеку.
Борт самолёта «Ил-96». 28 мая, 9 часов 40 минут
Почти весь грузовой отсек самолёта занимала сложная конструкция ионосферного излучателя, увенчанного решётками антенн, который специалисты называли «кнутом», однако сразу за кабиной пилотов нашлось место и для пассажирской кабины с десятком кресел, оборудованной шумопоглощающими панелями, в которой и расположились члены группы.
Пока загружались и взлетали, особых разговоров не вели, но после того как самолёт набрал высоту и повернул на север, Афанасий решил выяснить, с кем ему придётся работать.
Старлей Игорь Ривкин, главный спец по «Коршуну», оканчивал Московский физтех. Худенький, стеснительный, пугающийся разговоров о женщинах, он женат не был и в компании предпочитал молчать или вообще занимался ноутбуком. Альбинос по генам, он красил волосы в рыжий цвет, но матово-белое лицо и пушистые белые ресницы «коррекции» не поддавались, и старлей считал себя если не уродом, то уж точно не красавцем. В отличие от второго оператора – Шалвы Ширяева, жгучего брюнета с красивым разрезом губ и выдающимся подбородком. Шалва наполовину был грузином, и горячая южная кровь отражалась на всём его облике и на манере поведения: капитан любил поговорить о женщинах, а также на темы, не относящиеся к делу, и был женат уже третий раз.
Сержант Пётр Бугаев мог бы по габаритам и массивности посоревноваться с замом командующего Черняком. Говорил он мало, зато был внимательным слушателем. В группе он олицетворял собой «боевое охранение» и хозяйственное обеспечение одновременно.
Олега и Дохлого представлять Афанасию не было нужды. С одним он учился в школе десять лет, с другим прослужил в подразделении антитеррора три года и знал его как облупленного.
– Давайте договоримся, – сказал Афанасий после беседы с каждым из подчинённых. – Бывают ситуации, когда задержка в полсекунды решает, будешь ты жить или нет. Поэтому привыкайте к краткости докладов и отзываться на клички. Майор, тебя ведь в школе прозвали Умнюсеньким, в принципе кличка годится, но я бы её укоротил.
– Меня дразнили так до четвёртого класса, – ухмыльнулся Олег; игра «в солдатики» ему нравилась всё больше. – Можете называть меня просто Ум.
Афанасий усмехнулся.
– Скромненько и со вкусом. Хорошо, пусть будет Ум. Старлей, тебя в детстве как дразнили?
Ривкин покраснел.
– Уксус.
– Почему Уксус? – удивился Афанасий.
– Случай был… я уксус на спор выпил.
– И что, проспорил?
– Нет… выиграл… хотя чуть не помер. Вот и прозвали.
– Силён мужик, – хохотнул Шалва Ширяев. – Вина выпить могу ведро, а насчёт уксуса – слаб.
– А тебя как звали?
– Шило.
Теперь рассмеялись все, в том числе сам капитан.
– От меня никому покоя не было. До шестого класса я рос слабым и хилым, потом начал заниматься в астрономическом кружке и замучил учителей вопросами. Зато я знаю, что не Солнце вращается вокруг Земли, а Земля вращается вокруг Солнца.
Смех вспыхнул с новой силой.
– Ну, а ты, сержант? – спросил Афанасий. – Не дразнили в школе?
– Не, боялись, – повёл крутыми плечами Петя Бугаев. – Потом, в армии прозвали Дробилом. Я на спор лбом кирпичи разбивал.
– Голову побёрег бы, – укоризненно хмыкнул Олег.
– Она у меня крепкая, – простодушно сказал Петя.
– Потому что там кость одна, – подавился смехом Ширяев.
Сержант не обиделся, похоже, он не умел ни на кого обижаться.
– Моя кость дороже слоновой, – ухмыльнулся он.
– Всё, договорились, – подвёл итог короткого совещания Афанасий. – Капитан Ширяев, ты будешь Шилом, раз уж так вышло.
– Не возражаю.
– Лейтенант Ривкин – Уксус.
– Слушаюсь.
– Сержант Бугаев – Дробило.
– Есть.
– Остальных мы уже назвали: майор Щедрин – Ум, сержант Марин – Дохлый. А теперь отдыхаем.
– Нам некогда отдыхать, – посерьёзнел Ширяев. – Надо привести «Коршун» в рабочее состояние. Сейчас он практически законсервирован.
– Работайте.
Группа разделилась: операторы переоделись вместе со всеми в рабочие комбинезоны и занялись генератором.
Дохлый присоединился к ним, задавая вопросы: он досконально хотел знать, что ему придётся беречь как зеницу ока.
Осмотрел «Коршун» и Афанасий, слушая пояснения лейтенанта и капитана. Он тоже должен был знать особенности конструкции генератора, его возможности и защитные системы. На его вопрос: не вредно ли излучение «Коршуна» для тех, кто его обслуживает и находится рядом, Ривкин ответил:
– Исключительно вредно! Диапазон частот, конечно, иной, чем тот, с помощью которого американцы учатся управлять людьми, но и это излучение вызывает у человека супернегативные эмоции. Но это если попасть в прямой импульс. Вектор излучения нашего «Коршуна» направлен вверх, а от боковых лепестков излучения генератор защищён фазированными решётками.
Ривкин для убедительности постукал кулаком по ребристому кожуху генератора, упиравшемуся горбом антенны в потолок отсека.
– К тому же в момент включения «Коршуна» мы задвинем между нами и отсеком гофр поглотителя, – добавил капитан Ширяев.
– А импульсы вашего «Коршуна» не повлияют на работу авионики?
– Кабина пилотов тоже защищена, – сказал Ривкин. – Установлены дублирующие системы, предусмотрена замена лётного компа.
– Наш полёт испытательный, – подошёл к беседующим Олег. – Включим машину, проверим все режимы работы и посмотрим, как излучение влияет на приборы и на нас. Это первый «Коршун», который удалось впихнуть в самолёт.
Операторы снова занялись проверкой систем генератора, включая то слева, то справа на кожухе индикаторные панели и пульты управления.
Афанасий и Олег дошли до конца отсека, остановились у двух контейнеров, закреплённых хитроумными кронштейнами к потолку хвостового отсека.
– Что это? – кивнул на них Олег.
– «Стрела-Дух», – ответил Афанасий со знанием дела. – Новенькая система. Четыре ракеты класса «воздух-воздух», выстрелил и забыл, они сами найдут цель. Радиус поражения до десяти километров. Кстати, нас снабдили и обычными ПЗРК «Верба-2».
– Я видел, как загружали какие-то ракетницы.